Будучи принципиальным противником войны, Глеб Немирски не обижался на резкую критику Олом Деснецом гуманитарного генезиса обывательских антивоенных настроений. Являясь оружейником-исследователем, он и помыслить не мог умственно приравнять себя к инстинктивным иррациональным пацифистам. Он даже неподдельно оскорбился бы, как если бы кто-то записал его в партийные ряды и колонны гуманитариев, сознательно или бессознательно проповедующих примитивный пацифизм.
Гуманизирующим миролюбием, религиозно полагающим смертным грехом узаконенное убийство, Немирски брезговал. До конца осознанную необходимость свободы пропорционально организованного насилия признавал как абсолют.
Вместе с тем он относился снисходительно скептически к афоризму стародавнего теоретика-поджигателя мировой революционной войны о насилии как о повивальной бабке социально-политической истории. У этакой грубой невежественной акушерки плод всегда выходит мертворожденным либо до времени умирает в социальном младенчестве.
Одновременно Немирски также отрицал уместность применения необузданного государственного терроризма в качестве метода насильственного убеждения несогласных.
Наряду с признанием строго дозированного насилия приемлемым фактором социальных отношений Глеб Немирски находил бесконтрольную вооруженную борьбу государств и народов опасным и чрезвычайным методом достижения политических целей. Рациональный убедительный довод, каким предвечно является оружие, в руках агрессивных политиков слишком часто становится многоцелевым инструментом повседневного широкого употребления.
В то же время оружие, по убеждению Глеба Немирски, должно быть средством последней надежды на справедливое отмщения и возмездие, позволяющим обороняющейся стороне сдерживать потенциальных агрессоров.
Более того, сильная несокрушимая самооборона не должна соблазнять воинственных правителей и организации вооруженных наций превентивно начинать войны. Поскольку очень часто в практике международных отношений они исходят из ничего не имеющего с военным искусством малограмотного софизма, будто лучшая оборона есть наступление.
В последние годы Немирски все чаще беспокоила мысль о возрастающей опасности нарушения сложившегося в доступной Эйкумене стратегического баланса оборонительных и наступательных вооружений. Слишком трудным в настоящее время становится преодоление планетарной противодесантной обороны. Имея сверзащищенные крепкие тылы, рано или поздно кому-то из штатских военачальников-главнокомандующих придет в горячую голову внезапно попробовать на излом чью-то глобальную оборону, кажущуюся не столь продвинутой.
Межпространственных секторов военно-политической напряженности в Эйкумене предостаточно. Между тем космогонического оружия воздаяния, дающего возможность обрушить на агрессора неотразимый ответный удар, как не было, так и нет.
При ответных мерах возмездия количество понесенных глобальных военных потерь и число пострадавших среди гражданского населения отдельных планет Немирски не волновало. Потенциально превосходящие меры пресечения, стратегически направленные против разрастания серийных военных конфликтов и возникновения неконтролируемой цепной реакции неограниченной экуменической войны, оправдывали, на его взгляд, любые человеческие жертвы. Потому как в своих расчетах он исходил из того, что в интергалактической политике единицей измерения должна быть всецело экуменическая раса человека разумного…
— … Вот, доктор Немирски, надеюсь вы меня не осудите за небольшую горячность. Особенно, когда мне по-хамски суют под нос: человек, мол, мера всех вещей. В таком случае мне всегда хочется спросить: какой-такой человек, глупый он или умный, сколько их, тех и других?
При ответе на этот вопрос умный человек, само собой, озадачится, тогда как глупец скоренько начнет считать слезинки ребенка, ангелов на кончике иглы, зеленых чертей при белой горячке. В конце бессмысленных подсчетов глупцы, естественно, забывают о своих скоропортящихся моральных кодексах и начинают облыжно выводить причины насилия, вооруженной борьбы из животных инстинктов, а истоки войны искать в потребительских, экономических обоснованиях разбоя и грабежа.
Ничего подобного! Даже доисторический Гомер вполне разумно (по тогдашним, разумеется, философским меркам) объяснял причины Троянской войны волей богов, но не выводил их из предлога — брачно-сексуального контекста в связи с Еленой Прекрасной.
Я, между прочим, что-то не нахожу в "Илиаде" живописания корыстных планов царя Агамемнона сотоварищи насчет того, как бы половчее ограбить заморских богатых троянцев.
Вот оно, где собака порылась! Слепой греческий аэд прозревал предысторию военного искусства, а вот кривые зашоренные толкователи после него тысячелетиями вульгарно-экономически откапывали всяческую криминально грабительскую дребедень, безграмотно рассуждая о доказательно идеологических и религиозных военных походах.
Нет и еще раз нет! Денежные контрибуции, реквизиции имущества, экспроприация и национализация собственности сопровождают военные действия, нисколько не имея какого-либо отношения к целям боевых походов, военных кампаний и к стратегическим посылкам, определяющим не вульгарно материалистическую, но идеальную духовную необходимость прибегнуть к вооруженному подавлению сопротивления противной стороны.
Жертвуя индивидуальной драгоценной жизнью на коллективной войне, человек воюет против врагов, однако не за то, чтобы их ограбить. Никто из воинов не желает умирать за малую долю добычи и за то, чтобы ими предводительствующие триумфаторы — полководцы, воеводы, генералы, ставка верховного главнокомандования, военно-политические государственные руководители, наконец, само государство, — собственнически обогатились военными трофеями и призами.
Примерно, я могу допустить: в предыстории человечества на легендарной планете Земля когда-то воевали за людские ресурсы — пленников-рабов с целью использования их интеллектуальных и мускульных сил. Или в феодальных сражениях на самом деле захватывали природные территории, сельскохозяйственные земли с аграрным населением, производящим продукты питания.
Но, заметьте, древние литературные источники не упоминают о кровопролитных войнах за верховых и тягловых упряжных животных — коней, верблюдов, быков и об эпических битвах народов за мясомолочный крупнорогатый скот, овец, баранов и мелкую птицу.
Наверное, в те времена многие правители пришли к немудреному пониманию, что рабов, лошадей, кур, свиней не в пример выгоднее разводить самим, закабалять юридически, покупать их, чем захватывать силой во время крайне рискованных буйных разбойных набегов. Ведь можно и в ответ схлопотать соответственно.
Заметьте, соответствующиие первобытные принципы взаимоотношений: ты мне — я тебе, око за око, зуб за зуб — издавна обрели культурологическую формулировку в бытность классического древнеримского права: насилие отражают силой.
Поныне, коллега Немирски, силовое вооруженное социальное действие сталкивается с не менее инструментальным равным ему по амплитуде оборонительным противодействием в международных сношениях.
Вовсе не противоестественно, соотношение силы и слабости подвержено изменениям, а принцип взаимодополнительности наступательных и оборонительных вооружений позволяет свободные вариации в выборе стратегических и тактических целей…
Глеб Немирски про себя печально улыбнулся. В монологической драмасофистике нередко бывает, когда дискурс приводит к неожиданному пересечению хода ранее не связанных рассуждений докладчика и оппонента.