— Никак не думал, что их тут столько. В Вашингтоне, когда меня отправляли, говорили, что замечено всего несколько штук.
— Их тут уйма. — Тронув грузовик с места, фермер осторожно объехал прилипшие к гудрону останки. — Мы пытаемся к ним привыкнуть, да где там. Многие отсюда уезжают. Ведь прямо словно давит что-то, тяжесть какая-то в воздухе. Такие вот у нас дела, и надо как-то с ними справляться. — Он прибавил скорость, обветренные, дочерна загорелые руки крепко сжимали руль.
— И вот ведь еще что, их вроде как рождается все больше и больше, а нормальных детей почти нет.
Вернувшись в поселок, Гретри сразу позвонил в Вашингтон, Фриману; телефонная кабинка стояла в вестибюле обшарпанной гостиницы.
— Нужно что-то делать. Они здесь повсюду. В три часа я еду смотреть целую их колонию. Я познакомился с одним таксером, он знает, где это. Говорит, их там одиннадцать или двенадцать штук, и все они вместе.
— А как себя чувствуют там люди?
— А как бы ты хотел? Считают, что это кара Господня. Может, они и правы.
— Нужно было нам переселить их вовремя. Очистили бы всю эту местность на несколько миль вокруг, и не было бы сейчас никакой проблемы. — Фриман помолчал. — Ну и что же ты предлагаешь?
— Остров, тот, который мы подобрали для испытания водородных бомб.
— Так это же здоровенный остров. Там жила целая куча туземцев, мы их вывезли и устроили на новом месте. Боже милосердный! — Фриман, похоже, задохнулся от ужаса. — Их что — так много?
— Стойкие и непреклонные граждане нашего отечества склонны малость все преувеличивать, но у меня создалось впечатление, что по крайней мере сотня.
На этот раз Фриман молчал очень долго.
— Я не мог и подумать, — раздалось наконец в телефонной трубке. — Придется, конечно, обсудить все наверху. Мы же собирались продолжать там испытания оружия. Но я тебя хорошо понимаю.
— Постарайся, — сказал Гретри. — Скверная это история, такого нельзя допускать. Люди не могут жить в подобных условиях. Тебе и самому стоило бы съездить сюда и ознакомиться. Такое потом не забудешь.
— Я... я посмотрю, что можно сделать. Поговорю с Гордоном. Позвони мне завтра.
Гретри повесил трубку и вышел из грязного, ободранного вестибюля на слепящий глаза тротуар. Тоскливые, запущенные магазины, машины у обочины — ничем их не лучше. Старики, сгорбившиеся в плетеных креслах с продавленными сиденьями или просто на приступках своих домов. Гретри закурил, с трудом перебарывая дрожь в пальцах, и посмотрел на часы. Почти три. Он медленно побрел к остановке такси.
Город словно вымер. Ничто не шевелилось. Неподвижные, словно окаменевшие в своих креслах старики да с воем пролетающие по шоссе иногородние машины — вот и все признаки жизни. И везде лежит пыль. Каждый дом, словно серой паутиной, окутан вековой дряхлостью. Ниоткуда не слышен смех — или вообще звук, уж все равно какой.
Ни одного играющего ребенка.
Рядом с ним бесшумно остановилась грязная синяя машина.
— О'кей, мистер. — Водитель пинком открыл погнутую дверцу. — Поехали.
Лет тридцать с чем-нибудь, лицо, как крысиная морда, между грязных кривых зубов торчит зубочистка.
— Далеко это? — спросил Гретри, опускаясь на сиденье.
— Да сразу же за городом. — Машина понеслась вперед, кренясь и подпрыгивая на ухабах. — Ты из ФБР?
— Нет.
— А я было решил — по костюму и шляпе. — Водитель окинул Гретри любопытным взглядом. — А где ты узнал про ползунов?
— В радиационной лаборатории.
Да, она тут и виновата, эта ихняя активная зараза. — Водитель свернул с шоссе на грунтовой проселок. — А это здесь, на Хиггинсовской ферме. Чертовы твари прямо взбесились, придумали строить свои халупы не где-нибудь, а прямо под фермой старушки Хиггинс.
— Халупы?
— Да прямо тебе дома, у них ведь там вроде как город, под землей. Да ты и сам увидишь — вход, во всяком случае. Они работают всегда вместе, компахой — копошатся, суетятся, строят что-то.
Крысомордый свернул с проселка, проехал между двумя огромными кедрами, преодолел кочкастый луг и затормозил в конце концов на краю каменистой лощины.
— Вот, любуйся.
Прежде Гретри не видел ни одного из этих существ живым.
Он вылез из машины, с трудом переставляя непослушные, внезапно онемевшие ноги. Существа медленно курсировали между лесом и аккуратно расчищенным участком земли, в центре которого зияли чернотой входные отверстия тоннелей. Они таскали на себе глину и стебли земли. Принесенный строительный материал обмазывался какими-то липкими выделениями и формовался в грубые блоки; чуть подсохшие блоки осторожно переправлялись под землю. Длиной ползуны были фута два-три, некоторые — самые, видимо, старшие — грузнее и более темного оттенка, чем прочие. Все они двигались с выматывающей душу медлительностью, молчаливый, бесшумный ручеек, переливающийся по прокаленной солнцем земле. Мягкие, лишенные скорлупы или панциря, ползуны выглядели совершенно безобидными тварями. Но лицо, лицо каждого из них... Гретри стоял потрясенный и загипнотизированный. Сморщенное, младенческое личико, крохотные глазки-бусинки, узкая щелка рта, уродливые скрученные уши и несколько жалких, мокрых клочков волос. Чудовищная, непристойная пародия на лицо человека. Вместо рук — продолговатые псевдоподии; мягкие, словно вылепленные из теста колбаски, они то удлиняются, то укорачиваются. Поражала гибкость этих существ — растянув свое тело и почувствовав осязательными щупальцами какое-либо препятствие, ползуны мгновенно сокращались до прежних размеров. Поглощенные своими делами, они не обращали на Гретри и таксиста никакого внимания, похоже, даже их не замечали.