Гермиона приставила горлышко к губам, откидывая голову назад, и сделала большой глоток. Шаги позади неё не были мягкими, как у Пэнс, или шаркающими, как у Джинни. Она застонала про себя и приготовилась грубо прогнать незваного гостя.
У Грейнджер были проблемы посерьёзнее: у неё затекла задница, топ намок и, самое обидное, — Бакарди заканчивался.
Свидетели такой унизительной позиции ей были не нужны.
Для пущей уверенности она приподняла бутылку, потрясла ею, посмотрев на донышко.
— Точно заканчивается.
На её плечи набросили что-то похожее на пляжную тунику. Гермионе хотелось закатить глаза. Умник, намокнет ведь! Но было всё равно. Если кто-то хотел поухаживать за ней, она не станет сопротивляться. Не все такие трусы, как Малфой. Никто ещё не ставил её в неловкое положение, и никто от Грейнджер не сбегал, как это сделал он.
Кто-то со знакомым запахом парфюма плюхнулся в воду, рядом с ней. Она так и не осмелилась поднять взгляд, смотрела на отражение серебряного расплывчатого круга в воде.
— Ты слишком буквально подошла к задаче — утопить горе, Гермиона.
Ещё один глоток, горло уже не обжигало. Теперь и Гарри видел её до смешного отвратительное состояние. Он также, как и Гермиона, вытянул ноги вперёд, поиграл пальцами на ногах, шлёпая ими по воде и создавая небольшие круги волн. Из неё вырвался то ли смешок, то ли всхлип.
— Как вы вообще здесь оказались? — спросила Грейнджер друга, передавая ему бутылку. Гарри поднял брови и не взял предложенное, чем заставил её нахмуриться.
Мерлин, она всё выпила. Какой кошмар. Теперь Гермиона боялась подняться, зная, что алкоголь — вещь странная, которая нарушала законы гравитации и, в первую очередь, ударила бы в голову, а уже потом в мочевой пузырь.
Гарри поднял руку, демонстрируя бутылку мерцающей жидкости. У Гермионы натянулись уголки губ. Он выдернул крышку зубами и сделал глоток эльфийского вина.
— Мы планировали этот своеобразный отпуск последние три месяца, — ответил ей Поттер, передав бутылку. — Хотели отметить мужской компанией успешную сдачу экзаменов и… — он прервался, протяжно вздыхая. — Годрик, знаешь, что я думаю? Мы здесь из-за вас. Вот, — развёл руки в стороны и сделал, как Гермиона несколькими минутами ранее — шлёпнул ими по воде. — Я сказал, что думаю.
Гермиона шмыгнула носом, глаза непроизвольно сощурились.
— Из-за нас вы оказались в объятиях этих, — она выпятила грудь вперёд, демонстрируя удачные параметры «замены». — Не говори ерунды, Гарри Джеймс Поттер. Я ещё не настолько пьяна, знаешь.
— Нет, Гермиона, — засмеялся он. — Как раз настолько, чтобы я мог обсудить с тобой Малфоя и не бояться получить редукто в лицо.
Девушка махнула рукой, мол, валяй, и приложилась к горлышку. Грейнджер помнила их разговор с Гарри. Первый и последний, когда он решил высказать своё мнение о взаимоотношениях её и Драко.
Это были последние недели перед летними каникулами. Слизеринцы, следуя традициям, устроили скромные, по их мнению, посиделки в подземельях, куда она, естественно, была приглашена Пэнси. Это было год назад. Именно тогда Грейнджер впервые посмотрела на Малфоя по-другому. Она могла бы свалить всё на алкоголь, успешно добытый Блейзом, или ту волшебную сигарету, которую они вдвоём с Малфоем выкурили.
Мерлин…
Поначалу она искала подвох в слишком вежливом «присаживайся, Грейнджер»; в ненавязчивом «хочешь попробовать?»; во вкрадчивом «доверься мне, Гер-ми-она…»
Это было странно. И сотни доводов, которые должны кричать, вдалбливать в темечко правильные слова — пропали. Всё пропало, когда она увидела так близко его руки. Изящные. Созданные для того, чтобы он прикасался, оставлял отпечатки папиллярных узоров на женской коже.
— У магглов есть один стереотип. Там говорится, что у врачей и пианистов всегда красивые руки и изящные длинные пальцы.
Промелькнувшие в его глазах эмоции Гермиона не смогла прочесть. Она даже не сразу поняла, что сказала это вслух, пока он не провёл кончиком языка по нижней губе, скрывая улыбку, привлекая её внимание этим жестом.
— Стереотип оправдан? — спросил Драко, и его голос стал ниже на октаву.
Когда она впервые поймала себя на мысли, что рассматривает кисти его рук на уроке, — испугалась.
Они нравились ей до одурения.
Пальцы, сухожилия, кольца, тыльная сторона ладони с выделяющимся под кожей рисунком вен, которые становились плотнее, когда он сжимал кулак, и меняли плотность, когда расслаблял. Родиться с такими руками — было худшим из его преступлений!
Гермиона онемела, когда этими самыми пальцами он протянул ей сигарету. Они сидели так близко друг к другу. Так близко, что в мыслях она, как лоза, обвилась вокруг его предплечья, прижалась щекой к ладони и умоляла прикоснуться подушечками пальцев к коже.
— Слишком глубоко… обхватила, — с придыханием сказал Малфой, когда Гермиона почувствовала столкновение своих губ с указательным и большим пальцами, которыми он придерживал основание сигареты. Она захватила фильтр почти целиком. — Вот так, — вытащив немного вперёд, поставил в правильное положение. — Теперь тяни, Грейнджер.
Это была её первая сигарета. Первая затяжка; первое и самое интимное, что могло произойти между ними, ведь обычно их разговоры заканчивались разработкой плана по уничтожению друг друга.
И это оказалось первым, Мерлин, провалом.
После того вечера что-то изменилось. Она не могла сказать с точностью, что именно, но Малфой стал меньше разговаривать с ней и вступать в дискуссии. Меньше смотреть на неё. Это стало проблемой, потому что познав, вкусив, запретного, Гермиона захотела ещё.
Она прекрасно понимала, что для него уготован кто-то другой. «Не для тебя эта роза расцвела!» — так однажды сказала Паркинсон. Гермиона принимала это и раздражалась. Пэнси с Джинни рассказывали ей, что некоторые семьи чистокровных до сих пор придерживаются старых традиций «браков по договорённости». Ну, сказать по правде, она и не собиралась за него замуж, нет. Просто думала, что была бы рада проведённым неделям или нескольким месяцам вместе.
Она просто хотела попробовать.
Это не было прорывным, внезапным осознанием — «Мне нравится Малфой» или «Я влюблена в Драко Малфоя», нет. Это было чем-то нарастающим, что находилось ещё на такой стадии, когда не поздно соскочить. Этими мыслями она поделилась с лучшим другом.
— Гермиона. Вы оба разрываете мне сердце, — Гарри шутливо приложил ладонь к груди. — Ты и Малфой самые раздражающие люди во Вселенной! Ты действительно думаешь, что есть кто-то, способный противостоять его характеру, кроме тебя? Подумай, прежде чем винить одного его в отрешённости, ведь сама ты не хуже. Сидишь здесь, вздыхаешь и молчишь.
Тогда они сидели почти так же, за исключением локации. Они говорили на Астрономической башне и рядом, вместо океана, алкоголя и голого торса перед глазами, который лапали женские руки, были книги.
— Я ему не интересна, — твердила Грейнджер, не обращая внимания на раздражённое фырканье друга. — Ты не должен так говорить, пытаясь выгородить его. Это пройдёт, Гарри. Всё в порядке.
Испытывать влечение к самому популярному парню школы? Да это же клише любой отличницы!
Гермиона подождёт. Как только они закончат школу, их пути разойдутся и максимум, где они будут видеться, — это на общих праздниках.
Возможно, когда-нибудь она даже побывает на его свадьбе.
— Помнишь, однажды я сказал тебе, Рону и Джинни, что никогда не смогу выбрать кого-то одного из вас? — Гермиона кивнула. Тогда, на четвертом курсе, в честь победы Седрика, ревностные чувства Рона к Гарри, вышли наружу. Он пытался «вразумить» Поттера тем, что все змеи скользкие и подлые, что так было всегда. Тогда Гермиона не смогла занять сторону Рональда, потому что он был единственным, кто постоянно провоцировал слизеринцев на склоки. (Ну, в общем-то, они взаимно друг друга провоцировали.) Факультеты препирались, задирались, но не враждовали. Доказательством тому стала дружба Гарри и Драко. Её, Джинни и Пэнси. Рон, к сожалению, только в последний год осознал, что пора вырасти из старых стереотипов. — Я не пытаюсь его выгородить, Гермиона! — с обидой в голосе сказал Поттер, и Гермиона, не ожидав такой интонации, напряглась. — Он говнюк. Годрик, да он самый несносный, строптивый и принципиальный придурок, которого только свет видел!