ПОМЕХИ
Часть первая
Жизненная
Самолёт падал. В ярко-красном нездоровом воспалённом небе картина казалась ещё больше ужасающей, леденящей кровь. Длинная, металлическая машина смерти, с раскинутыми крыльями таранила носом воздух, а за ней стелился густой чёрный дым...
Я не могу смотреть на это. Не могу, закрываю глаза, давлюсь сигаретным дымом. Нет ничего ужаснее, чем смерть в небе, когда человек мечется, сходит с ума, кричит и вопит, лишённый рассудка, зажатый в этой консервной банке. О чём бы вы думали, зная, что вам осталось жить пять минут? Когда на трёхсотой секунде болтается чёрная пустота - пять минут довольно много...
Он бороздил над городом, будто совершал прощальный марш. Люди повыскакивали на улицы, на балконы, движение остановилось, и водители вылезли из автомобилей, кто-то плакал, кто-то кричал, не в силах вынести ужасного зрелища.
Самолёт оставил после себя чёрную ленту дыма - как на похоронных фото. Он разбился где-то за городом, и вздрогнули дома, задрожали стёкла...
...и я проснулся.
За пять минут до будильника, как всегда. В памяти ещё остались обрывки леденящего душу зрелища, но сердце колотилось уже не так сильно. Такое случалось со мной в детстве: только тогда во сне падали маленькие самолётики, или вертолёты, синие и оранжевые... Сейчас же, большой самолёт совершил смертельную посадку в моей голове.
На улице светлело. День обещал быть душным, как и все июльские дни в нашем городе. Заправив постель, я почистил зубы, налил себе кофе. В каком-то бреду, будто до сих пор стоял на балконе и смотрел на красное небо, я глотал горячий напиток, смотрел на крашеные потрескавшиеся стены и думал, что стоит попросить у хозяйки понижения цены за квартплату. Вон, Коля...
Коля! Рассудок встал на место, и я почувствовал, как кофе жжёт язык. Коля Платонов - мой начальник. Чтобы снимать квартиру мне приходилось мыть машины, а Коля был директором мойки... Так вот, накануне, я натирал до блеска автомобиль одному хмырю. Его чёрный джип, выразился упитанный владелец, должен сверкать, как "туфля у президента". Я сделал всё по высшему разряду. Привык относиться к любой работе с тщательной щепетильностью. Хмырёк остался доволен, долго улыбался и отстегнул мне немалую сумму на чай и булочки. Это он так сказал. Наверное, принял меня за школьника. Ничего тут не поделаешь, я никогда не отличался мужественным лицом, ростом, а голос в тринадцать лет не сломался и напоминал детский лепет.
Через десять минут он с визгом, поднимая пыль, вкатил во двор нашей мойки. Я курил у ворот, сидя на "лысых" покрышках. Этот боров вылез из авто. По его лицу я сразу понял, что что-то не так. Рожу толстяка перекосило, странная ухмылка застыла на лице, и белоснежные зубы сверкали в лучах парящего солнца.
Он подошёл, и острый носок туфля вонзился мне прямо в челюсть. Я упал, попытался встать, но хряк схватился за мой рабочий комбинезон и поставил на ноги. Держал дядя крепко.
Оказалось, что из салона пропал кошелёк с карточками и приличной суммой. Коля Платонов выбежал и попытался уладить ситуацию, но хряк не слушал, он тряс меня и требовал вернуть пропавшие деньги. Конечно же, я ничего не брал. Если бы люди знали друг друга чуть поближе, то было бы проще; если бы хряк знал... Один раз я забыл заплатить на кассе за жвачку, а потом ещё около недели переживал, что мне могут позвонить и обвинить в краже.
Толстяк увидел, что я не колюсь и разжал руку. Он сказал, что даёт сутки на размышление, а потом идёт в полицию. Сверх этого, он требовал уплатить моральный ущерб и неустойку за потраченное время.
Когда хряк уехал, Коля поманил меня пальцем в кабинет и начал беседовать.
- Дверь не закрывай, там замок сломан. Закроешь вот так, и только через окно вылезешь... Ну, рассказывай...
Я отпирался, клялся, что ничего не брал, но Платонов не верил. В конце концов, он стал орать, а, когда и это не помогло, устроил обыск моих вещей и сумки.
Конечно же, никакого кошелька там и в помине не существовало. За неимением улик, Коля отпустил меня домой. Напоследок он сказал:
- Завтра утром жду кошелёк. Не дай бог... Дверь! Дверь не закрывай, идиот!
Я пришёл домой. Кусок в горло не лез, и потом долго не мог заснуть, думая о том, как завтра утром меня поведут в полицию, как будет плакать мама, да и вообще, что я скажу? Все улики были против, ведь к машине никто не подходил, и я никуда не отлучался, пока драил её. С чёрным чувством на душе я уснул...