— Девушка, я не веду прием, — прошипела я, отступая к подъезду. — И потому думаю что разговаривать нам бесполезно.
Девушка же отступить мне не дала. Умоляюще глядя в глаза, она вцепилась в мой рукав.
— Вы знаете, я ничего не понимаю, ко мне в дом ворвались какие-то бандиты, давай требовать с меня какую-то Аньку, мне случайно через окно удрать удалось, — быстро заговорила она, словно боясь что я не дослушаю. — Мария, у меня деньги есть, заплачу сколько скажете, только помогите!
Лицо ее некрасиво сморщилось, слезы черными ручейками прочертили дорожки к подбородку, да еще и девушка их небрежно смахнула, окончательно размазывая макияж по лицу.
Я тоскливо посмотрела на подошедшего Саню и молча потянула его в подъезд. Чем я могла ей помочь? Ничем… Да, у нее большое горе и большие неприятности, ведьмой не надо быть, достаточно послушать ее надрывный плач. Ко мне с простудой не ходят…
— Мария! — рыдала девушка, не отпуская рукав. — Ну помогите мне, пожалуйста! Они же бандиты, они же меня убьют, неужели не понимаете!
Я лишь молча подталкивала Саню в подъезд, отдирая от себя ее руки.
— Погоди, — остановился он. — Это кто?
— Да напилась видать, буянит, — спокойно ответила я, открыла подъезд и ловко впихнула в него Вишневского, отсекая нас от девушки. Если бы его не было, я бы разумеется, поговорила с ней, сдернула бы паричок и объяснила почему я не могу ей помочь. Но в любом случае — что бы это изменило — для нее?
Правда, как впоследствии выяснилось, это бы все изменило для меня.
— Ну погоди! — замолотила обезумевшая девушка в подъездную дверь, сквозь рыдания выкрикивая: — Зажралась ты, я смотрю! Плевать тебе на людские беды! Ладно, попляшешь ты у меня! Мне терять теперь нечего, но и ты хлебнешь, запомни!
Она еще что-то кричала за закрытой дверью, словно от этого ей было бы легче.
— Магдалина Константиновна, что случилось? — приподнялся из кресла сидящий в холле охранник.
— Да ничего, там девушка немного буянит, — махнула я рукой. Теперь мне следовало как можно скорее запихать Вишневского в лифт и доставить к своей квартире.
— Сейчас я разберусь, — раздраженно сказал охранник, направляясь к двери, за которой рыдала девица.
— Вы знаете, у нее горе какое-то и она немного не в себе, так что вы бы ее не трогали, — остановила я его.
Парень задумался и снова сел в кресло.
— Как скажете, — кивнул он. Тут подошел лифт и мы поехали ко мне.
— Ты ее знаешь? — спросил в лифте Саня.
— Нет, — пожала я плечами.
— Но она-то тебя знает.
— Слушай, ты чего пристал? — скучным голосом осведомилась я.
— Да не, я ничего, — смутился он.
Дверки лифта распахнулись и мы вышли к моей квартирке.
Сосед сбоку, паразит, включил запись русских народных песен на полную катушку и теперь по всей площадке разносился «Ой мороз—мороз». Весело.
— Черт, у тебя кто родители? — не выдержал он, осматриваясь вокруг.
— Мать учительница, а папенька алкоголик безработный, — усмехнулась я.
— А ты?
— А я тоже безработная! — широко улыбнулась я и открыла дверь.
«… ууу меняааа жена-ааа!» — долбануло мне прямо в ухо.
— Проходи, — бросила я Вишневскому, кидаясь на кухню.
«…ой да ревни-и-вая-ааа!» — самозабвенно горланил папик напару с каким — то дедом.
— Папенька, — железным тоном молвила я.
Папенька захлопнул рот, толкнул в бок деда и они оба преданно на меня уставились.
— Маняша! — пьяно прослезился дед, — выросла-то как.
— А вы кто? — удивилась я. Дальний родственник, который меня в детстве на коленках нянчил? Да вроде уже все появились за дотациями, узнав что я зарабатываю хорошо.
— Дык Федотыч энто, бабкин дед!
— Федотыч, значит? — задумчиво протянула я. Так-то логично — если у него есть жена, именуемая в силу возраста бабкой, значит он ей приходится дедом.
— Ну вот видишь! Вспомнила! — пьяно икнул дед. — А я вчерась бабке — то своей звоню в город, а она мне и велит, мол, вези кота Манькиного, приехала она.
Вот тут — то я и поняла чт о за фикус передо мной. Баксюшу, котеночка своего полугодовалого, я перед отъездом свезла к бабе Грапе в деревню, ее муж согласился за ним присмотреть. Мы решили, что свежий деревенский воздух моему котеночку пойдет на пользу.
— Ага. И где Бакс? — вопросила я. Краем глаза я следила как папенька с мастерством опытного фокусника прячет за спину огромную бутыль, наполовину залитую мутной жидкостью.
— Тама, — махнул вбок дед. — Куда? — тут же возопил он, увидев папенькины маневры.
Папенька незамедлительно пнул его под столом и воровато указал глазами на меня.
— Не любит доча у меня когда пьют, — зашептал он. — Злая становится, запросто нас на мороз босиком из дома выкинет.
— Э? — опешил дед, присмирел, и с обидой посмотрел на меня. — Да я ненадолго, сегодня уж поздно обратно, до завтра потерпишь меня, Мань, или как?
— Потерплю, но пить точно не дам, — отрезала я. — Дай-ка, папенька, бутыль!
Папенька беспрекословно, но видно что с большими душевными муками вытянул из-за спины самогонку. Замерев, мужики с тоской глядели как я выливаю драгоценную влагу в раковину. Самогонка звонко булькала, распространяя смрад, и видно было, что каждый бульк прожигал огромную рану в нежной душе этих алконавтов.
— Какая самогоночка, — не отрывая взгляда от бутыли, с мукой в голосе шептал Федотыч. — Сам гнал, как слеза чистая да сладкая…
Я сунула бутылку в мусоропровод, и деловито спросила:
— Так где говоришь, Бакс-то?
— Да вон он в мешке, — горестно махнул рукой дед.
Я посмотрела — у холодильника и вправду лежал мешок. Только вот видно было что он абсолютно пустой. Я подошла, зачем — то развязала узел на нем и встряхнула. Ан нет, какой — то комочек выпал на пол, возмущенно заквохтал и взлетел на подоконник.
— Это что? — нахмурилась я.
Дед нахмурился, залез в жилетку, достал очки. Нацепив их на нос, он определил :
— Тю! Так Жорка это, попугай! А я то его неделю ищу, думал, кот его сердешного сожрал.