«Опера» мне конечно же была нужна как рыбке зонтик, мне и с эксплорером неплохо жилось, но настоятельно требовался повод для продолжения банкета.
И мы отправились в мою спальню. Она у меня большая, почти полностью занимает третий этаж. А так как я ленива, то потихонечку стаскала туда все жизненно необходимое. У меня там есть маленький холодильничек с запасом, микроволновка, кофеварка, и даже домашний кинотеатр я поставила сюда, хоть мастер и ругался, требуя отдельных апартаментов для него. А уж компьюдер и вовсе стоит около кроватки, чтобы можно было не вставая с нее болтать с народом в аське, геймиться и читать книжки. Удобно мне так!
По дороге на третий этаж я мучительно размышляла: напоить Вишневского или не напоить? Если напоить, то процесс совращения несомненно облегчится. Однако — не стоит забывать что он юноша болезный и не дай боже у него от алкоголя в самый интересный момент не встанет? Все усилия мои тогда пойдут прахом. Нет, моя цель была — охмурить его максимально эффективно. Подобраться к нему поближе. А там посмотрим, как у него перстень выцыганить.
К третьему этажу я все же решила что напоить надо. Не столько его, сколько меня — для храбрости. Как — то мне было не по себе, признаться.
— В общем, ты как хочешь, — озвучила я свои мысли, уже входя в комнату, — а тяпнуть стаканчик за знакомство — святое дело!
— Можно, — кивнул Вишневский. — Я все равно не за рулем. Это и есть твоя спальня?
— Угу, — признала я очевидное, устремляясь к бару, — комп включен, около кроватки стоит.
Осмотрев бутылки, я спросила:
— Ты чего будешь?
— Коньяк если можно, — спокойно ответил он. Брр, какая гадость… Ну и вкус у него, однако. Себе я понятно смешала мартини с соком.
С бокалами я повернулась к нему. Вишневский сидел около компа и не отрываясь смотрел на меня. Ну понятно — после таких авансов в прихожей — какие могут быть компьюдеры?
Я набралась наглости и спросила:
— На брудершафт? Знакомство надо скрепить.
И мы скрепили. Потом еще раз. Потом еще, гораздо интенсивнее.
Часика через три я пялилась в темноту комнаты, а утомленный процессом скрепления Вишневский дрых у меня на плече (не я на его, а он на моем! Какая наглость!).
Я размышляла.
Только что я изменила Димке. Причем ладно бы по любви, а то так бездарно — по расчету. И еще непонятно, окупится ли мне тот расчет. Секс кстати был ужасный. У меня невыносимо болела голова, тянуло ноги и позвоночник — словно из меня жилы без наркоза кто вытягивал. И на фоне этого приходилось изображать неземной восторг и оргазм каждые пятнадцать минут. «Ты лучшее в моей жизни», — шептала я ему — нежно-пренежно. «Господи, когда ж этот козел угомонится?», — с тоской думала я в это время, художественно постанывая в такт его пыхтению. А он, как на грех, решил проявить чудеса выдержки, стараясь мне понравиться.
Аккуратно сняв его голову с плеча — не дай бог проснется — я тихонько скользнула вниз по лесенке и нашла сумку с Оксаниным лекарством. Трясущимися руками отвинтила крышку и жадно выхлестала половину прямо из горла. Посидела на пуфике минут десять, чувствуя, как уходит боль из моего тела. Господи, хорошо-то как… Стоит этот отвар таких денег, стоит!
Встав, я пошлепала на кухню, пошарилась в холодильнике и достала плошку с салатом — есть хотелось неимоверно.
— Магдалин, — раздался сзади меня голос. Я аж вздрогнула, ей богу.
На пороге стоял Вишневский, сонно жмурясь.
«Блин, принесла ж тебя нелегкая», — злобно подумала я.
— Не спится? — заботливо улыбнулась я.
— Не, — мотнул он головой. — Я без тебя не хочу.
— Салатик будешь? Он не острый.
— Буду, — кивнул он.
И мы уселись за стол, прямо из миски наворачивая салат. С ним мы управились быстро, и я налила чай.
Вишневский грел руки об кружку и хмурился.
— О чем думаешь? — спросила я для проформы. Его мысли мне были до фени, понятно.
— Откуда у тебя этот перстень? — поднял он на меня глаза.
— Какой? — деланно удивилась я.
— Который на руке у тебя.
— В Египте купила, — спокойно ответила я.
— Если не секрет, то за сколько?
— Ну в пересчете на наши — 600 рублей.
— Шестьсот? — непонимающе нахмурился он.
— А что тебя так удивляет? — прикинулась я дурочкой.
— Я точно такой же перстень там однажды купил, — задумчиво ответил он. — Только гораздо дороже.
— Ничего удивительного, — пожала я плечами. — Торговаться тебе, я так понимаю, в голову не пришло?
— Не приучен, — мотнул он головой.
— Я тоже не приучена, а у арабов только так, — деланно вздохнула я. — На мое счастье со мной в группе одна женщина из Одессы была и она на востоке жила несколько лет. И вот мы с ней как — то пошли по лавочкам сувенирами запасаться, я и решила это колечко купить. Цену мне араб за него заломил — я как стояла так и села. Мол, уникальная вещь, древность, кучу сертификатов мне под нос сунул. А одесситка ему на родном языке — мол, ты наивным русским туристам про те сертификаты рассказывай, только не мне. Спорили они помнится до хрипоты, руками махали и вопили на всю улицу. В итоге продал он мне колечко за ту цену, что одесситка сказала и само странное — расстались они довольные друг другом!
— Вот как? — еще задумчивей протянул Вишневский, крутя в руках кружку.
— Принято у них там цену завышать минимум раз в десять, а то и больше, — подтвердила я. — Национальный обычай. Там одна баба такое же колечко купила, но не говорит за сколько. Так вот, когда мы ей сказали за сколько мы свое сторговали, она аж заревела с досады и до конца тура ходила грустная, — честно глядя на него, закончила я свой рассказ.
Саня все так же вертел кружку в глубокой задумчивости, а я злорадно за ним наблюдала. Если он завтра же с горя не выкинет свое колечко на помойку, то я ничего в этой жизни не понимаю. Главное — отследить, где та помойка находится и вовремя в ней покопаться.
— Пойдем спать, Магдалин, — поднял он на меня глаза.
— Пойдем, — легко согласилась я.
Мавр сделал свое дело…
Утром я словно заботливая женушка сделала Вишневскому завтрак и поцеловала на прощание.
— Ты чем сегодня вечером занимаешься? — помявшись, спросил он.
Парню явно не терпелось продолжить банкет. Похоже, если б не бизнес, он бы у меня жить остался.