Мне его заигрывания не нравились.
— Спасибо родной, — улыбнулся шеф. — Но мы лучше в вагон-бистро прогуляемся.
— Ну тогда… — растерялся холуй. — Не буду вам мешать?
— Не мешай, — великодушно разрешил Алекс.
Проводник испарился. На других пассажиров он не обращал никакого внимания…
— Почему он так перед вами пресмыкается? — спросил я. — Вроде нормальный парень.
— Передо мной? — делано удивился шеф. — Я тут совершенно ни при чём.
Я моргнул.
— А кто тогда?
Алекс закатил глаза, а потом фыркнул негромко, себе под нос.
— Посмотри на него внимательно, кадет.
— Но…
— Это приказ.
Вздохнув, я послушался. Обернулся, высунув голову из-за спинки… Красавчик как раз помогал с багажом двум симпатичным девчонкам лет двадцати. Я стал рассматривать девчонок. В модных плащиках, перетянутых на осиных талиях, с одинаково распущенными по спине завитыми волосами, у одной — рыжими, у второй — чёрными. Девицы были умело накрашены — это в пять утра! На высоких шпильках… На шоппинг намылились, — не к месту подумал я. — В столицу.
— На проводника смотри, — напомнил шеф.
Я смутился. И наконец-то сообразил посмотреть на ауру парня. Этим умением я тоже овладел недавно. Антигона научила…
— Чёрт, — тихо сказал я и повернулся назад, к Алексу. — Он же суккуб.
— Ага, — осклабился шеф. — Писюньковый злыдень. Они часто проводниками устраиваются. Или билетёрами. Бортпроводник — тоже милое дело. Рейс, скажем, Москва — Симферополь. Длится полтора часа. Вот слетал он туда-обратно, пообщался с пассажирами: кому — подушечку поправил, кому — одеяльце… Насосался энергии — и сыт неделю. А если какой адюльтерчик перепадёт — то и на месяц.
— Но это же неправильно!..
— А ты хочешь, чтобы он жертву в тёмном переулке подстерегал? — перебил Алекс. — И выпивал сразу, досуха? — он посмотрел вслед проводнику. — Меньшее из зол, кадет: с сотни пассажиров — по капле силы. И волки сыты, и овцы…
— Но это же вампиризм.
— И что с того? Хочешь — проверь его документы. На учёте он где надо состоит, лицензию на кормёжку имеет… И дань платит исправно. Так что, пока он не совершит ничего противоправного — как Лавей, например, никаких претензий к нему не будет. А этот, судя по всему, мальчик опытный. Как он тебя среди толпы выцелил.
— Меня?..
— Ну подумай хорошенько, — Алекс смотрел выжидательно. Словно я — младенец, который не может сложить два и два. «Кроха сын к отцу пришел»…
— Думаете, он почуял, что я — стригой? То есть, в каком-то смысле, его… собрат? — изнутри начала подниматься волна тихого бешенства. — Но ведь я не такой! Я ни от кого не питаюсь. Я…
— Но ведь мог бы. Верно? — Алекс говорил спокойно, в глазах его, льдистых и синих, как стылое небо, бежали облака.
— Нет, — я откинулся на мягкую спинку кресла. — Нет. Нет, нет, нет…
— Отрицание не отменяет фактов, — заметил шеф. — Сколько волка не корми…
— Ко мне это не относится, — вскочив, я навис над шефом. — Понятно? Я — не такой.
Ничего не видя, я пошел вдоль кресел к тамбуру. До отправления поезда оставалось три минуты — сознание отметило, как об этом говорили по радио. Но в этот момент мне было всё равно.
Перед глазами встало лицо Лавея. Лысый бугристый череп, глубоко посаженные глаза, в которых плещется безумие фанатика. Бледные костистые руки с неправдоподобно длинными пальцами. Истерический хохот…
И без всякого перехода — вспышка серебра по глазам. Бритвенно острая, ослепляющая. Колени упёрлись во что-то твёрдое — я вновь находился в тесном пространстве. Чувствовал, как пальцы бессильно, до крови, царапают внутреннюю сторону крышки, как затылок судорожно бьётся о плоский подголовник. Сделалось душно. Воздух вокруг меня сгустился, помертвел, наполнился острыми осколками…
И вдруг отпустило. Нет, не так: вдруг мне сделалось хорошо. Голова очистилась, плечи распрямились сами собой, в ногах появилась упругая бодрость…
— Отправляемся, — совсем рядом, прямо над ухом сказал знакомый голос. — Вы должны занять своё место.
Проводник держал руку на моём плече, и через неё, как по шлангу, в меня текла энергия. Она была похожа на золотой поток шампанского, искристый, с пузырьками и воздушной пеной. Мне стало покойно и радостно, все тревоги и печали ушли, осели на дно души невидимым облаком. Это было чудесно. И в то же время…
Собрав все силы, я оттолкнул его руку и отодвинулся. Парень встревоженно округлил глаза.