Гробовщик открыто презирал слабый пол за меркантильность, за предвзятое отношение к жизни. «Этим бабам постоянно чего-то не хватает. То денег мало, то внимания, а то цивилизованное общество подавай! Видите ли, им нужно блеснуть новой «чешуей» и продемонстрировать свою тупость!» — рассуждал он, лежа в гробу. Но это была отговорка. На самом деле познакомиться с женщиной Евлампию мешала стеснительность: он заикался.
Прежде чем вырваться наружу, слова долго висели на кончике языка, затем срывались, застревали между зубов или скатывались в глотку. Евлампий тужился и отхаркивал их. Лицо его багровело. Гробовщик тушевался, махал рукой и прекращал не начавшийся разговор. Логопед посоветовал ему говорить нараспев. Успенский внял рекомендации и общался с клиентами, как дьяк на отпевании. Выходило очень трогательно, число заказов резко возросло.
— Ка-а-кой гробик будем за-а-казывать? Про-о-стенький, или с модными рю-ю-шечками? — Он ощупывал глазами комплекцию заказчика и прикидывал в уме, сколько уйдет древесины на изготовление траурной упаковки.
Однако стоило ему заговорить на темы, не связанные с профессиональной деятельностью, как вокальные данные давали сбой, и он снова комкал и глотал слова. Благодаря закомплексованности, Евлампий жил один. Зато никто не мешал думать, не доставал пустой болтовней и не клянчил деньги!
«Нет ничего неосуществимого! Нужно всего-навсего блеснуть интеллектом, и мечта станет явью», — гробовщик тщательно изучил труды Парацельса и принял решение — самостоятельно, без услуг слабого пола обзавестись ребенком. Он закрылся в туалете с иллюстрациями обнаженных женщин и, вспотев от усердия, добыл нужный для продолжения рода материал. Привыкшие к труду руки великолепно справились с поставленной задачей. Основа была заложена, но возникли другие сложности. Прославленный алхимик рекомендовал держать колбу с семенем в тепле, лучше всего в свежем навозе. Гробовщик не стал выкручивать извилины и решил, что ничего ужасного не произойдет, если необходимое тепло дитя получит из пропитанных отцовской любовью экскрементов.
Строго по минутам Евлампий подкармливал наследника бычьей кровью, которую брал на рынке у красномордого, похожего на бандита мясника. На тринадцатой неделе кусок плоти обрел человеческие формы. Спустя полгода — стал капризничать и рваться на свободу.
— Тесно, сынок?! Ничего, придумаем что-нибудь!
Гробовщик переселил наследника в ведро и назвал Гошей.
Гомункул рос стремительно. В годовщину своего появления он кубарем носился по квартире, скакал по гробам и с удовольствием жрал сырое мясо, предварительно высосав из него сукровицу. Однажды Гоша подбежал к Евлампию и попросился на ручки.
— Иди ко мне, м-м-моя лапочка! — пролепетал растроганный отец и прижал сына к груди и тут же раскаялся.
Гоша нащупал губами вену на дряблой шее родителя и вонзил в нее зубы. Гробовщик пытался оторвать присосавшегося гаденыша, но тот оказался удивительно силен. Юный вурдалак высасывал из папаши кровь не хуже мощной помпы. Жизнь бурным потоком перетекала из Евлампия в продолжателя рода. Утолив голод, гомункул сполз с бездыханного тела.
— Даже святые угодники иногда показывают зубы! — оправдался он перед собственной совестью.
Ростом с полено, противоестественно созданный человек начал самостоятельную жизнь. Никто из соседей понятия не имел о его существовании — во время прощания с Евлампием Гоша прятался в кладовке.
На девятый день после загадочной смерти гробовщика у мусоропровода нашли мертвую старушку. Характерные следы на шее не оставляли сомнений, что несчастная погибла так же, как и гробовщик. От страшной новости дом лихорадило. Жильцы уезжали на дачи или к родственникам. Те, кто не смог переехать, ходили группами, вооружившись осиновыми кольями, оберегами и вычитанными в древних книгах заклинаниями. У кого имелись ружья, те отливали из серебряных украшений пули.
Пока соседи тряслись от страха, быстро возмужавший Гоша подумывал о браке. В доме напротив жила лилипутка, как нельзя лучше подходившая на роль супруги. Успенский-младший наблюдал за ней в окно, предавался мечтам и вынашивал грандиозные планы. Капли дождя шрапнелью стучали по асфальту, надували на лужах пузыри и тут же их уничтожали.
— Паршивая погодка! — Гомункул слез с подоконника.
Загодя купленный папашей костюмчик как влитой облегал нестандартную фигуру Гоши. Никем не замеченный женишок прошмыгнул в подъезд соседнего дома, прижался к замочной скважине ухом и стал слушать, что делается в квартире полюбившейся особы. Убедившись в безопасности, он постучал.