сложил в папку недописанный отчет и задумался: «Боже мой, что же председателю сказать?» — хмуря лоб, он спустился во двор.
Фойе Географического Общества встретило скорбной тишиной и до боли знакомым портретом в траурной рамке. Под ним лежали свежие цветы. Шокурову стало тоскливо, будто собрались хоронить не его, а более близкого и дорогого ему человека. Уборщица не замечала усопшего, явившегося попрощаться с коллективом, и продолжала болтать с какой-то женщиной.
— Царствие ему небесное! — прошептала она.
— Да уж! Заснул и не проснулся. Легкая смерть! А председатель как отреагировал? Столько денег вбухали в командировку, а он даже не отчитался.
Уборщица оперлась на швабру, как на посох.
— А что председатель? Уволили его давеча! Плохо справлялся с обязанностями, приписками занимался. Посадят, наверное! Вместо него другого прислали. Строгий, взгляд холодный, рыбий! — Ее невольно передернуло. — На нерусского похож.
Шокуров перестал слушать бабий треп и поднялся по лестнице. У кабинета он причесался и с опаской толкнул дверь. Новенькая секретарша поливала цветы. Вениамин хотел обратиться к ней, но раздумал. «Будь что будет!» — он собрал силу воли в кулак и шагнул навстречу судьбе.
В кабинете за столом председателя сидел мужчина восточного типа. Он грыз карандаш и просматривал прессу. Шокуров поднес к губам кулак и кхекнул. Мужчина оторвался от чтения, окинул вошедшего взглядом.
У Вениамина создалось впечатление, что они уже встречались.
— Простите, мы с вами не знакомы? — спросил он, изучая лицо нового председателя.
— Ну что вы?! Я только заступил на должность. А вас, как я понимаю, готовят к встрече с вечностью?! — Он засмеялся.
Вениамин протянул руку и представился:
— Шокуров! Я определенно где-то вас встречал!
— Ах, оставьте домыслы!
Вместо ответа на рукопожатие мужчина позвонил в колокольчик и крикнул в пустоту:
— Зара, сделай кофе!
Ангелы из «Гильдии добра»
Вот уж пару недель, как, следуя настоятельному совету врача, Силантий Николаевич Коровин бросил курить и употреблять алкоголь, отчего возненавидел весь белый свет, особенно по утрам. Жизнь его, и без того не выдающаяся, совсем потеряла краски и вкус. То есть вкус-то остался, но только во рту, и какой-то затхлый, будто от просроченных, заплесневевших продуктов. Манера крутить цигарки из тонкой рисовой бумаги, набивая ее душистым табаком с перемолотыми в старинной кофемолке косточками бергамотовой груши, осталась, но ее нынешняя бесполезность еще больше раздражала Коровина, а то и вовсе ввергала в кручину и мизантропию.
Время от времени его посещали гастрономические сны, в которых он выпивал множество ликеров и наливок, приготовленных бывшей тещей, чье имя Коровин похоронил где-то в памяти. На эксгумацию имени уходили все силы, и от этого пробуждение было тяжелым. Утром он вставал совершенно разбитый и всерьез подумывал о суициде. Однажды он даже поехал в хозяйственный магазин, прикупить капроновую веревку и кусок земляничного мыла. В троллейбусе рядом с ним покачивалась особа лет тридцати пяти в суконном пальто. Как бы невзначай, она прижималась к Коровину и кокетливо строила глазки.
Запах приторных духов и давно забытых ощущений вызвал у него легкое головокружение. Виски заломило, пепельные бакенбарды распушились и стали похожи на заячьи лапки. Меланхолия отступила. Силантий Николаевич забыл о ненависти ко всему окружающему. Напротив, оно, это самое окружающее, показалось прекрасным и очень ароматным. От внимания к своей персоне Коровин машинально втянул отвисший живот и дрогнувшим голосом предложил встретиться. Губы барышни надулись апельсиновыми дольками, она стыдливо опустила ресницы и назвала адрес.
— Завтра, с утра! — задыхаясь, прохрипел Коровин.
— Хорошо!
Дамочка лукаво прищурила подведенный глаз и выскочила на ближайшей остановке. Поправив берет, она помахала рукой отъезжающему троллейбусу. Тот отсалютовал снопом искр.
Ночью Силантий Николаевич ворочался, то и дело посматривал на часы. Ни свет ни заря он поднялся, прополоскал рот эликсиром изумрудного цвета и надушился до головокружения. Коровин дотошно рассмотрел в зеркале свое отражение, поправил воротничок и пустился в авантюрное путешествие.
Листья ватагами срывались с веток, стегали по выбритому до синевы лицу. Некоторые из них прилипали омерзительной рыбьей чешуей. Коровин брезгливо сдирал их и швырял на тротуар. Миновав сквер, он оказался в малознакомом районе. Вглядываясь в подернутые ржавчиной номера промокших от дождя зданий, отыскал нужный адрес. В пропахшем нечистотами подъезде Коровин потоптался на вышарканном коврике у порога и постучал. Ему открыла карикатурная женщина в полинявшем халате, с махровым полотенцем на голове. Обильно заштукатуренное лицо с кружками огурцов под глазами перекосилось в приветливой улыбке.