— Ой, я в таком виде! — воскликнула она плохо узнаваемым, прокуренным голосом. — Ну что же вы стоите?
Женщина посторонилась, пропуская Коровина, выглянула в подъезд и захлопнула мышеловку.
«От волнения, наверное, осипла!» — Силантий Николаевич слегка опешил. Блесна, на которую он клюнул в общественном транспорте, в домашних условиях выглядела не так уж и соблазнительно! Сунув хозяйке букетик революционных гвоздик, он скинул башмаки. Взопревшие в синтетических носках ноги оставляли на линолеуме влажные, похожие на толстые вопросительные знаки, следы. Коровин прошел в гостиную. Разобранная тахта успела остыть, скомканное одеяло напоминало могильный холм, а подушка — покосившееся надгробие. Дверь в соседнюю комнату была прикрыта, будто за ней скрывалась тайна.
На душе Коровина стало зябко, будто он готовился совершить преступление, заранее предвидя свою казнь. Обреченно вздохнув, он опустился в кресло. С кухни доносилось тихое кудахтанье. Так напевают себе под нос, когда все ладится, и нет причин для беспокойства. «Курочка готовится к любовным забавам!» — подумал Коровин. Он решил не тянуть резину: «Надо быстрее отстреляться и свалить!» Стараясь не шуметь, он отстегнул подтяжки и скинул брюки. Скомканная рубаха полетела в угол.
Агрессивно-возбужденное состояние гостя заставило хозяйку вскочить с табуретки и отпрянуть к стене. Любитель «клубнички» налетел на нее петушком, трясущимися руками повернул спиной к себе. Она не сопротивлялась. Полотенце с ее головы слетело, по плечам рассыпались седеющие пряди. «В троллейбусе каштановая вроде была, или мне показалось?» — впрочем, это уже не имело значения. Дело близилось к финалу, когда тихие шаги за спиной заставили Коровина повернуть голову. Как в детской игре «Море волнуется раз...», он замер в нелепой позе. От удивления задергалось левое веко, во рту пересохло.
— Вы?!
Гражданка из троллейбуса не обратила на него должного внимания и с досадой воскликнула:
— Мама, как тебе не стыдно? Своих мужиков, что ли, мало?
В такой конфуз Коровин еще не попадал! Дыхание его сбилось, в ушах протяжно запищали комары. Он покраснел и с отвращением оттолкнул от себя ту, которую только что очень любил.
— Вот тебе крест, дочка, не виновата я! Вызывай милицию, смотри, что он со мной сделал! — Удачно обесчещенная женщина одернула халат. — Я на работу собиралась... Ни сном ни духом, а тут влетает твой хахаль, все у него дымится... Маньяк какой-то!
От этих слов Коровина будто шальная муха укусила. Вена на его лбу вздулась, намекая на изрядно подскочившее давление.
— Тонкости обхождения, уважительности, деликатности, наконец, не хватает современным людям! Вот, что я вам скажу, матушка! — сердито произнес он, глядя сквозь нее. Прикрыв ладонями срам, он бочком направился в комнату, где оставил пальто и брюки. — А дочка ваша — шлюха! Это она меня сюда заманила. Господи, как вы мне все надоели, суки проклятые! Да думаете ли вы о чем-нибудь другом, кроме этого самого?! Чтоб вам всем пусто было! Который теперь час? Батюшки, уже полдесятого! Я ж на службу опаздываю! Если затеете суд, знайте — я в долгу не останусь! У меня хорошие связи! Вы еще попляшете! То-то...
Пламенная речь Силантия Николаевича произвела на женщин гипнотическое действие. Они застыли истуканами с острова Пасхи и не знали, как реагировать. С лица любвеобильной мамаши отваливались огуречные кружочки, еще больше уродуя ее внешность. Коровин воспользовался замешательством, спешно оделся и погрозил тонким, как охотничья колбаска, пальцем. Уже на выходе из скандального дома до его ушей донеслось:
— Чтоб тебя бесы попутали, окаянный!
Происшествие настолько вывело Коровина из себя, что на работе он заперся в кабинете, облокотился на стол и вздремнул. Время от времени он дергал головой и шевелил губами цвета говяжьей вырезки. Коровину снился Римский Папа, перебежавший к магометанам. Голову Святейшего украшала чалма с павлиньим пером и золотой брошью; бархатный халат отливал янтарем. Понтифик сидел на ковре, по-турецки скрестив ноги, и курил кальян. Рядом под нудную мелодию трясла животом полуголая наложница с густо подведенными каджалом глазами.
Коровин присмотрелся и вздрогнул. О боже, он и был той пышногрудой, в шелковых шароварах женщиной. Это его руки-змеи плавно двигались вдоль гибкого тела, подчеркивая достоинства фигуры. Вероотступник возгорелся страстью, отложил в сторону мундштук и протянул к Коровину ухоженные руки с перстнями на пальцах. «Богатый дядька, однако!» — польщенный вниманием, Силантий Николаевич изо всех сил завилял бедрами. Его пластичность привела ренегата в трепет.