— Товарищи! — картаво произнес он. — В то время, когда трудовой народ влачит жалкое существование, кучка богатеев-эксплуататоров жрет ананасы и хлещет шампанское. Привыкшая к роскоши прослойка плюет на нужды тех, за чей счет жирует! Пора поделиться с рабочим классом тем, что принадлежит ему по праву! Адольфус, Бонапартье! — обратился ангел к помощникам. — Удалите рухлядь, заполонившую дом несчастного пролетария и организуйте доставку приличной мебели.
Благовестник, чей лик украшали малюсенькие усики, трижды хлопнул в ладоши. Продавленный диван испарился, оставив на полу прямоугольный след из толстого слоя пыли. Заодно пропали старенькие кресла и рабочий стол со всем, что на нем было.
— Не стоит переживать из-за этого барахла. Сейчас мой напарник продемонстрирует свое умение приносить людям радость.
Бонапартье поднес к губам ладонь и дунул на нее. Мгновенно интерьер комнаты изменился до неузнаваемости: полинявшие от времени занавески превратились в бархатные, расшитые понизу замысловатой вязью портьеры. Вместо абажура, свисающего с потолка перевернутой корзинкой, засверкала хрустальная люстра, а мебель явно принадлежала царскому семейству. Стены украсили картины Густава Климта и Рене Магритта.
— Ну вот — другое дело! А то живете, как беспризорник на чердаке. Да, чуть не забыл! Возьмите на первое время. — Канабис протянул ошарашенному Коровину пачку иностранной валюты. — Благодарить не стоит! Это наша миссия. Нет лучшей награды, чем радость клиента. Ведь вы остались довольны?
Коровин нечленораздельно замычал. Ущипнув себя, он вертел головой, с восторгом разглядывая подарки.
— Мир вашему дому! Живите и процветайте!
На прощание благодетели поочередно обняли Силантия Николаевича и ретировались тем же путем, что и появились.
Коровин не верил глазам. Он ощупал инкрустированный золотом гарнитур и поспешил на кухню. Та была обставлена не хуже гостиной. Из огромного импортного холодильника он вытащил бутылку «Хеннесси». Игнорируя запреты врача, хлебнул прямо из горлышка. Коньяк был замечательным!
— Вкуснятина! Воздалось за труды мои тяжкие! — Коровин вернулся в комнату, поставил на журнальный столик бутылку и включил плазменный телевизор, собранный трудящимися в далекой Японии. С экрана, поражающего взгляд четкостью изображения, вещал человек в милицейской форме:
— Сегодня при невыясненных обстоятельствах из антикварного салона неизвестные злоумышленники похитили мебель и предметы, представляющие историческую ценность. Так же был ограблен магазин бытовой техники и Центральный Банк России. Убедительная просьба: все, кто имеет какую-либо информацию о местонахождении музейных экспонатов и преступников, сообщите по телефону… — дальше следовал длинный номер, который не то что запоминать, но и записывать не возникало желания.
— Вот люди воруют! Это тебе не задвижки тырить, — восхитился Коровин и тут же прикусил язык.
Смутные подозрения поползли по захмелевшим мозгам. Их ход прервал дребезжащий звонок. Коровин отпер дверь и увидел лучшего друга, интеллигентного алкаша с расплывчатой физиономией и глазами замороженного судака, которым он безнадежно пытался придать высокомерное выражение. Природа одарила его неуловимо скользким взглядом, успевающим оценить и собеседника, и все, что находилось вокруг. Заприметив ценную вещицу, Николя, как он именовал себя на французский манер, брал ее, вертел и, как бы ненароком, совал в карман.
Пойманный с поличным жулик подвергался насилию. Его лицо украшали фиолетовые, долго не сходящие пятна. После экзекуции Николя обращал взор в глубину души. Не найдя там ничего, кроме вредных привычек, — испытывал печаль смирения. Он раскаивался, замаливал грехи и снова воровал.
— Слышал, что в городе творится?! — Николя поперхнулся. — Откуда у тебя это? Уж не…
Движимый долгом порядочного гражданина он убежал.
Закованный в наручники Коровин безуспешно пытался доказать существование ангелов из организации «Гильдия добра». Следователь, насмотревшийся за свою жизнь на преступников всех мастей, слушал задержанного и заполнял протокол допроса.
— Значит, подельников выдавать не желаете! Что ж, это ваше дело. Хотя, взваливать на себя всю вину глупо. Такой срок светит, что выйдете на волю дряхлым старикашкой, — заезжая откуда-то издалека, он применил давно испытанный прием: — Знаете, вальяжные и невозмутимые, с внешностью аристократов породистые коты со снисходительным презрением взирают на уличных собратьев. Да и как еще смотреть на тощих, вечно рыскающих по помойкам дальних родственников, правда?