Изумление ротозеев не имело предела. У многих вырвался крик удивления, когда на импровизированную сцену выскочили крохотные неуклюжие балерины. Под дребезжащую мелодию они, смешно прихрамывая, исполняли фуэте. Танцовщицы толкались и падали, поднимались и продолжали несуразный танец. Закончив, они сделали книксен. Кулисы спрятали их от позора.
Оживленная диковинным зрелищем толпа жаждала продолжения. Но мартышка сняла шляпу и вприпрыжку побежала по кругу. Когда головной убор наполнился медяками, она вернулась к хозяину. Мужик ссыпал мелочь в карман широких штанов и объявил следующий номер:
— А сейчас перед вами выступит знаменитый Демосфен — единственный в мире человек, который заикается, даже когда поет! Демосфен! — обратился он к ящику. — Выходи, люди ждут твоих песен!
Перед публикой возник мужчина в дырявом хитоне. Изображая скорбь, он как в молитве сложил руки.
— Ревела бы-бы-буря, ды-дождь шумел! Во-во мраке мо-мо-молнии сверкали! — рыдал он, и по его щекам катились слезы.
Мальчишки, ближе всех стоявшие к ящику, хватались за животы. Мужики и бабы ехидно улыбались, тыкали пальцами в сторону Демосфена, отчего тот заикался сильнее. Отмучившись, певец высморкался, раскланялся и удалился.
Обезьянка, не дожидаясь команды, устремилась к зрителям. Она подскочила к гражданину в короткой, изрядно поношенной куртке и вцепилась в его штанину. Оскалившись, завизжала, требуя денег.
— Эка смышленая зверюга!
Мужик хотел погладить мартышку. Но та извернулась и укусила его. Вскрикнув от неожиданности, мужик поднял над головой кровоточащий палец.
— Я наличные плачу, а меня инвалидом сделали!
Дабы замять скандал, горбун предложил потерпевшему заказать сценку, которую артисты сыграют немедленно.
— Цирковую борьбу хочу! — крикнул тот, зализывая рану.
Шарманщик стукнул по ящику кулаком. Перед публикой предстали два уродца. Сцепившись, как пауки, они старались уложить друг друга на лопатки. Им никак это не удавалось. Тогда атлеты обменялись тяжелыми тумаками. Кровь брызнула в разные стороны. Толпа ликовала.
Осеннее солнце между тем уползло за тучу. Воздух, пропитанный запахами ярмарки, становился промозглым.
— Покажи миниатюру из обычной жизни! Сколько можно на безобразия смотреть?! — возмутился кто-то.
Человеческий улей одобрительно загудел. Шарманщик взглянул исподлобья на капризных любителей обыденности.
— Ну что же, сами просили! — сказал он и подкинул высоко вверх заработанную мелочь.
Монеты сыпались дождем, вызывая у толпы нездоровый ажиотаж. Зрители бросились собирать мелочь и напрочь забыли про шарманщика. Прыщ устремился в самую гущу. Зуботычина охладила его пыл. Отряхивая штаны, он выбрался из месива.
— Что за народ?! Убьют за копейку. Пошли отсюда!
Мимоходом Руфин глянул на шарманщика и оторопел: тот, как две капли воды, смахивал на Воробья. Поймав взгляд, горбун крутанулся вокруг оси и превратился в столб мусора и пыли.
— Наваждение какое-то! — испуганно пробормотал Сеня.
— Театр зла! — поддакнул Прыщ, не вникая в причину смятения, овладевшего товарищем.
Родной подъезд засвидетельствовал свое почтение песней ржавых петель и омерзительным запахом цивилизации. Поднявшись по лестнице, друзья остановились напротив знакомой квартиры. Неуверенность, больше похожая на страх, парализовала Руфина. Прыщ отстранил его от двери и отбил четкую дробь.
— Чего вам? — без промедления спросила замочная скважина.
— Не подскажете, здесь самогонкой торгуют?
Лязгнула щеколда. Прыщ резко навалился и с корнем вырвал предохранительную цепочку. Не ждавшая налета Менделеиха повалилась на пол.
— Заткни ей пасть! — скомандовал Вовка.
Сеня торопливо стянул сапог и запихал в рот самогонщицы вонючую портянку.
— Вспомнила, старая кляча?! Генно-модифицированная, кроет в два раза сильнее! — Вовка бросился на кухню.
По привычке лягнув кота, он нашел приготовленный к продаже самогон. Менделеиху освободили от кляпа и влили в ее рот содержимое бутылки. Вскоре она отрубилась — самогон действовал безотказно абсолютно на всех.
— Надо ее на кровать перетащить и связать, на всякий случай. Черт его знает, из чего она это пойло выгнала?!