— Захожу, значит, я к Вене, хотела попросить, чтоб кран починил на кухне, а он на полу скрючился, — делилась подробностями похожая на кочерыжку старуха Губина. — Дай, думаю, пульс проверю! Куда там! Возле него эта шавка вертится, рычит, того и гляди — цапнет. Вызвала скорую, — бабка замолчала, что-то припоминая, закусила губу. — Водкой он отравился! Точно говорю! На столе бутылка недопитая, закусь. Купил, поди, паленую по дешевке. Вот тебе и результат!
Квашина прикрыла рот ладошкой, ускорила шаг и скрылась за кустами.
На этом история не закончилась, а только началась! Осиротевшую псину приютила у себя сердобольная Губина. Неизвестно каким путем, но она добилась Басиной любви, и та вскоре забыла прежнего хозяина.
II. ТРАВЕСТИ ИЛИ ДРАМА С СОБАЧКОЙ
Профессор истории Пискарев Василий Илларионович на распродаже в далекой жаркой стране приобрел штиблеты. С первого взгляда — обыкновенные, не особо привлекательные. Но если знать, что пошиты они из кожи питона, то статус их обладателя становился на две, а то и на три головы выше. Иначе и быть не могло! Подобная роскошь в наших краях — большая редкость, и обладатель ее считается везунчиком. Кто бы мог предположить, какой виток происшествий раскрутится и обрастет жуткими деталями, благодаря этому малозначительному событию.
Пискарев обожал свои туфли, протирал бархоткой, а иногда разговаривал с ними. Его любимым занятием стало наблюдать, кто во что обут. По башмакам он определял социальное положение человека. Народ фланировал в стоптанных «Скороходах» да в китайском ширпотребе, не понимая того, что уважающий себя гражданин должен иметь приличную обувку. Профессор гоголем ходил по городу, посматривал на всех свысока и ухмылялся. К его глубокому сожалению, никому не было дела до роскошных штиблет. Никто не обращал на их владельца должного внимания. Это обстоятельство удручало. Пискареву хотелось, чтобы на него глядели с завистью и восторгом. Как-то утром он совершал променад, читал афиши и не смотрел под ноги. Он чуть не упал, наступив на что-то омерзительно-скользкое. Ругнувшись, Пискарев обомлел.
Кровь ударила в виски, лицо пошло пятнами. От негодования он затрясся и стал шаркать туфлей об асфальт. «Вот сука! Нашла место, где нужду справить!» — возмущался Василий Илларионович. Обида за дохлого удава, вляпавшегося в дерьмо, плетью стеганула по самолюбию. Кулаки профессора сжались, во взгляде появилось что-то дикое, звериное. В утонченном интеллигенте проснулся варвар.
— Бася, Бася, гулять пора! — Лукерья Ниловна обулась и открыла дверь.
Вытянутое тело таксы змеей сползло по ступенькам. Дождавшись на крыльце хозяйку, псина вьюном завертелась у ее ног.
— Ну, беги в песочек! — Губина потрепала таксу по голове.
Получив благословение, та устремилась к детской площадке. Вокруг не было ни души — обошлось без криков и скандала.
Кипящим янтарем из-за крыш плеснуло солнце, заискрилось в сонных окнах, бритвой резануло по глазам старухи. Козырьком прилепив к морщинистому лбу ладошку, она наблюдала, как ее лопоухая радость нюхает травку, пробует на зуб оставленный кем-то мячик. Тем временем двор просыпался, широко зевал створками подъездных дверей и пускал с балконов струйки табачного дыма.
— Бася, давай до парка прогуляемся, пока народу мало.
Старуха с собакой неспешно тащились по тротуару вдоль высоких каменных стен, за которыми пробуждалась жизнь. Внимание таксы привлек мужчина, ковыряющий башмаком асфальт. Помахивая хвостом, Бася подбежала ближе.
Пискарев уже собрался вернуться домой, смыть водой остатки испорченного настроения, как перед ним появилась шавка. Она показывала Пискареву язык и нагло буравила глазами. Казалось, будто собака насмехается над ним. Профессора обуяла ярость. Что есть силы он пнул не ожидавшую расправы Басю. Та обиженно взвизгнула, сложилась пополам и взмыла в воздух. На свою беду такса залетела под колесо поливальной машины. Губина потеряла дар речи. Испугавшись собственной выходки, Пискарев трусливо убежал с места происшествия.
Лукерья Ниловна схоронила свое счастье на пустыре и потеряла интерес к жизни. Целыми днями она сидела на лавке, скупо здороваясь с соседями. Пискарев старательно избегал с ней встреч и, кажется, слегка тронулся умом. Что сильнее подействовало на его психику: непреднамеренное убийство таксы или испорченные туфли — неизвестно. Пискареву мерещилось, что от штиблет исходит неприятный запах, вызывающий аллергию. Чем он только их не мыл — стойкое амбре не исчезало. В конце концов, туфли оказались заброшенными на антресоли.