Валентина прошла в комнату и легла на диван, собираясь вздремнуть, но не тут-то было. Суматоха в подъезде привлекла ее внимание. Валентина подошла к двери и прислушалась. О чем судачили бабы, понять было сложно. Она выглянула на лестницу.
— Надо же, дошутилась Лукерья! — донеслось снизу.
Другой голос плаксиво добавил:
— Пойду, в агентство ритуальных услуг позвоню.
Страшные слова эхом скакали по подъезду, отражались от стен и умирали на холодных ступенях. Валентина осторожно прикрыла дверь. На цыпочках, словно боясь разоблачения, прошмыгнула на кухню и достала из холодильника бутылку водки.
Прощались с Губиной тихо, без напускной показухи. Старухи сидели у гроба, перекидываясь короткими фразами. В тишине осиротевшей квартиры было хорошо слышно, как трещат восковые свечи. Лукерья Ниловна с венчиком на лбу являла собой образец кротости. Сложив на груди костлявые руки, она терпеливо ждала, когда собравшиеся начнут хвалить ее, вспоминать достоинства и добрые дела. Память у соседок оказалась никудышная, и ожидания были напрасны.
Похороны близких людей приносят печаль и финансовые издержки, свои собственные — освобождают от этих неприятностей. В этом отношении Губиной жутко повезло.
Валентина долго решала: идти или нет к покойной. «Надо бы проститься. С дворником пронесло, так не может же везти постоянно — заподозрят чего доброго!»
Старухи впервые увидели Квашину без макияжа — бледную и невзрачную. Стоило ей приблизиться к гробу, пламя свечей дрогнуло, боязливо заметалось и погасло.
— Сквозняк гуляет, — бубнила сутулая бабка, зажигая согнувшиеся фитильки.
Те занялись, но стали жутко чадить и снова погасли. Перекрестившись, старуха сняла пальцами нагар и повторила попытку.
Присутствовать на похоронах Валентина не решилась: сослалась на ревизию. Сама же уединилась дома, цедила «горькую» да ворошила в памяти трагические события, виновницей коих она являлась. «Не я же все затеяла! Вот и вышло то, что вышло!» — оправдывала она себя. Когда мысли стали путаться, Квашина прилегла. Проснулась она от гудков домофона. Вставать не хотелось. Валентина надеялась, что сигнал прекратится, но адская штуковина продолжала действовать на нервы. Проклиная в душе всех и вся, Квашина вышла в прихожую.
— Кого там черти несут? — через край плескало раздражение.
— Одиноко мне, Валюша. Тоскливо здесь и сыро. Поговори со мной! — умоляла покойница, махом сбив с буфетчицы спесь.
Квашина надеялась, что это глупый розыгрыш, пыталась взять себя в руки, но бесполезно: сердце рвалось из груди, а спина предательски взмокла.
— Перестаньте безобразничать, я милицию вызову!
— Терпи, коль дочерью назвалась, — голос старухи звенел так же как тогда на скамейке. — Загнала в могилу и успокоилась?
Валентина хотела бросить трубку, однако пальцы свело судорогой. Перепуганная, она слушала бред почившей соседки. Наконец, динамик щелкнул и замолчал. Валентина опустилась на корточки, да так и просидела до утра.
Едва солнечные лучи разогнали сумрак, осунувшаяся, с мутными глазами буфетчица позвонила на работу:
— Дайте мне неделю отпуска за свой счет: заболела!
На девятый день после кончины Губиной соседи устроили поминки. Пришла и Валентина. Обладательница некогда крупных пропорций напоминала тень от телеграфного столба. Поздоровавшись, она села за стол и рассеянно слушала причитания набожных старух. Между тем разговоры свелись к дворовым сплетням и обсуждению насущных проблем.
— Никак захворала, Валь? — поинтересовалась сидящая рядом бабка. — Совсем лица на тебе нет.
— Губина покоя не дает. Каждую ночь душу треплет.
Старухи притихли.
— Капризничает. Просит, чтобы я с ней по домофону поговорила. Дескать, скучно ей в могиле одной…
Слова Квашиной произвели сильное впечатление. Больше по домофону соседки не трепались.
Валентина зачастила в церковь. Стоя у икон, она вымаливала прощение и отпущение грехов. Лики святых выслушивали просьбы измотанной женщины, но помогать не торопились. Покойная Губина продолжала наносить визиты вежливости. Знакомые советовали Валентине обратиться к психиатру, а не доводить дело до сумасшедшего дома, но она лишь опускала голову и уходила.
На сороковую ночь в квартире буфетчицы зазвучало осточертевшее пиликание.
— Здравствуй, Валя! — поздоровалась покойница. — Знаю, утомила тебя. Выполни мою просьбу, я и отстану.
К вечеру ветер стих. Зарывшись в темные облака, угасло солнце. Дым от сожженных венков стелился над травой. Пошурудив тлеющие угли, кладбищенский сторож сел на крыльцо вагончика и закурил. Надвигалась гроза. Глухие раскаты грома подсказывали, что вот-вот хлынет дождь. Не зная, чем себя занять, мужик зашел в хибару и стал заполнять вахтовый журнал, титульный лист которого украшала оригинальная по смыслу надпись: «Наш дом — земля». Закончив, он устало потянулся и глянул в окно. В секторе свежих захоронений мерцал огонек. «Что за дьявол!» — сторож вооружился лопатой.