— Смотри, дед, он совсем не изменился! Возмужал маненько, да ямочки на щеках щетиной покрылись. Правда?!
С фотографии на стариков смотрел толстощекий мальчуган. Пуговками глаз он настороженно ощупывал тех, кто был по ту сторону фотографии, а его оттопыренные ушки прислушивались к происходящему в избе. Сам Шкурников-младший сидел на эмалированном горшке и пускал «голубей».
— Господи, лапонька моя! — умилялась, шмыгая, Евдокия.
Старики не особо осуждали сына за невнимание к себе, полагая, что сверху виднее: кто чего заслуживает. Пробьет час, и Бог каждому воздаст по делам его!
Дождавшись заутренней молитвы петуха, Дмитрич осторожно сполз с печи и направился к дверям.
— Куда тебя спозаранку черти несут? — ворчала Евдокия.
— Спи, спи. Потом узнаешь.
На крыльце Шкурников выкурил цигарку и скрылся в сараюшке. Стук топора вынудил Евдокию подняться. Пригладив рукой седую паклю волос, она сунула ноги в растоптанные чуни. В полумраке сарая старуха разглядела доски, отложенные в сторону. Дмитрич, что-то прикидывая в уме, измерял их длину.
— Чего затеял-то? Никак крыльцо решил подлатать?
Старик огрызком карандаша ставил на доске метки.
— Гроб делать буду. Нынче во сне видел себя, бредущего по пустынной улице. Чую, скоро придет за мной костлявая, а хоронить не в чем, — пояснил он, поплевал на ладони и взял топор.
Бережно обтесав доску, старик провел по ней рукой, проверяя: не осталось ли засечек. Евдокия сникла, ее боевитый настрой испарился. Присев на колоду, она утерла выкатившуюся слезу.
— Ты и мне сруби. Вместе на божий суд пойдем.
Через день Дмитрич втащил в избу новенький, с любовью сколоченный гроб. Глядя на старуху, он прихвастнул:
— В таком гробу хоть в космос отправляйся! Это я тебе сюрприз приготовил, Дуняша. Ну-ка, ляг! Посмотрим: удобный ли?
Старуха замахнулась на мужа тряпкой, но гнев ее быстро иссяк. Она подошла к деревянному коробу, неловко присела, а потом улеглась в него. Дмитрич довольно хмыкнул и завесил зеркало.
— Чего это ты удумал? — послышалось из гроба.
— Положено так, чтоб душа не ошиблась, ища дорожку на тот свет. Али не знаешь? Ты лежи, лежи... — Он подмигнул жене.
Какая-то незавершенность лишала покоя. Старик вытащил из сундука восковую свечку, зажег ее и вставил в руки Евдокии.
— Вот, теперь все как надо! Прелесть! Хоть сейчас на кладбище вези! — Тонким голосом он запел: — Помолимся об упокоении души усопшия рабы твоея, еже проститися ей всякое прегрешение, вольное же и невольное. Аминь!
В разгар генеральной репетиции кишки Дмитрича скрутило, подсказывая, что пора перекусить. Старик командирским голосом распорядился:
— Подымайся, мать — жрать охота! Належишься еще!
Евдокия присела, затушила свечу. Икнув, перекрестила ввалившиеся губы.
— Чуть поширше надо было сделать, уж больно узкий!
— Ничего, привыкнешь.
За окнами кропил дождь, затягивая стекла мутной пеленой воды. С появлением гроба в дом вселилось безмолвие, расстраивать которое не хотелось. До вечера не проронив ни слова, старики забрались на печь. Каждый из них думал о своем, не желая делиться тайными мыслями. С утра пораньше Дмитрич юркнул в сарай. Вскоре в сенях стояли два свежесрубленных гроба с прижавшимися к ним крышками. Несколько дней они производили на стариков тягостное впечатление, но потом супруги настолько к ним привыкли, что перестали обращать внимание. Как и прежде, они коротали вечера на завалинке, все так же подшучивали друг над другом и купались в воспоминаниях.
С первыми заморозками Дмитрич захирел. Отвернувшись к стене, он комкал в кулаке дерюгу и беззвучно двигал губами. Старик ел лежа, опираясь на локоть. Тщательно собирал крошки и высыпал их в рот. Евдокия стала тихой, слегка пришибленной. Боясь потревожить больного супруга, она старалась не шуметь и шептала молитвы, обращенные к закопченному образу в углу избы.
Евдокия проснулась оттого, что Дмитрич сильно вздрогнул. Старуха прислушалась к его рваному дыханию, поднялась, зажгла лампу. В свете керосинки она разглядела мышь, пробежавшую по укрытому одеялом мужу.
Рыдания Евдокии походили на смех. Она стащила мертвое тело с печи, обмыла и переодела в чистое. Словно чувствуя заботу о себе, покойный открыл глаза. Старуха поцеловала его в лоб и закрыла пальцами веки. Пошатываясь, она пошла в сени.
Смехова приехала в Тихую Заводь и без стука вошла в нетопленную избу. Там ее встретили гробы с окоченевшими стариками Шкурниковыми.