VI. ПЕШКИН
На первом этаже хрущевки, в однокомнатной квартире проживал Матвей Спиридонович Пешкин. Родителей своих он не знал, а детство провел в стенах воспитательного учреждения. Пешкин с раннего возраста интересовался происхождением своей фамилии. Он с грустью констатировал, что если бы вместо буквы «Е» стояла «У», то, возможно, имелось бы родство с великим поэтом. Матвей пробовал писать стихи, надеясь, что фамилию в документах случайно исказили. Быть поэтом оказалось тяжело! Мало подобрать рифмы, в них еще следовало заложить смысл, придать образность, к тому же требовалось соблюдать размер и ритм. В общем, писать стихи, — это не мяч на пустыре гонять. Но Матвей был настойчив.
Он не подозревал о существовании женской, мужской и дактилической рифмы, что нисколько не мешало творческому процессу. Хмуря лоб, подбирал созвучные в окончаниях слова и пытался выложить из них стихотворную мозаику. Однако сколько Матвей ни корпел, ничего дельного не получалось. Так — какая-то абракадабра, бессвязный набор слов. Пешкин смирился с бесталанностью и забросил пустое занятие.
Когда над губой появился пушок, Пешкин собрался в армию, но его признали негодным. Эскулапы посчитали, что с плоскостопием солдат будет плохо маршировать, а стрелять еще хуже!
В восемнадцать лет Матвей покинул стены детдома и устроился на хлебозавод помощником пекаря. Худой, с впалыми щеками, он обожал запах свежей выпечки. Бывший детдомовец брал горячую булку, надламывал корочку и с наслаждением пихал ее в рот.
Бабы, работавшие с ним в одной смене, с жалостью смотрели на сироту, подсовывали то бутылку молока, то кусок колбасы, а то просто прижимали как родного.
В пекарне Матвея звали Пышкиным. Он широко улыбался в ответ, показывая ровные зубы. Там же он встретил единственную любовь — рыжеволосую девицу с бархатными ресницами и толстой косой, уложенной вокруг головы велосипедной покрышкой. Сыграв свадьбу, Матвей привел супругу в маленькую квартиру, выделенную государством. Жили — душа в душу, не привлекая к себе внимания.
В трудах и заботах, без особых всплесков река жизни несла свои воды на закат. Ничего особого не добившись, Матвей Спиридонович вышел на пенсию. Бесплодная жена умерла, и он маялся от скуки. От безделья Пешкин вернулся к мысли, что фамилия ему послана неспроста. Надо лишь поднапрячься и показать, как пешка становится ферзем. Он обложился брошюрами о шахматах, разбирал гамбиты, эндшпили. Вникая в тонкости древней игры, Пешкин старался просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Не сказать, что это всегда удавалось. Впрочем, мелкие неудачи не мешали видеть себя в обществе Карпова, Фишера или Каспарова. Матвей Спиридонович ясно представлял, как великие магистры шахмат признают поражение, пожимают его руку и навсегда исчезают с газетных страниц. А он, простой русский старичок, мило улыбается с обложки «Огонька».
Пешкин освоил теорию игры и устроил чемпионат с соседями по двору. Все партии заканчивались матом. Вскоре даже дети и беззубые старухи были наслышаны о его неординарных способностях. За глаза его величали Гроссмейстером. Мужики, заранее зная результат, перестали участвовать в шахматных баталиях. Для повышения мастерства Пешкин облюбовал городской парк. Иногда удавалось заарканить какого-нибудь пенсионера, но чаще всего народ отказывал, ссылаясь на нехватку времени. Как-то, в медовый полдень, рядом сел пожилой мужчина. Воротник белоснежной сорочки, выглядывающий из пуловера, придавал ему интеллигентный вид. Очки в тонкой оправе украшали чуть оплывшее лицо с ямочкой на подбородке. Незнакомец дружелюбно улыбнулся.
— Партейку предлагаете? Ну что ж…
Соперником оказался вчерашний руководитель церковного хора, уволенный за пристрастие к горячительным напиткам. После первых ходов Матвей Спиридонович понял, что нарвался на серьезного противника. Из-за вспыльчивости проигрывать достойно Пешкин не мог, и поражение воспринимал болезненно. Партия складывалась не в его пользу. Дворовый гроссмейстер насупился и обвинил оппонента в жульничестве.
Шахматная гвардия взмыла в воздух. Доска взмахнула створками и улетела в кусты. На регента обрушилась лавина отборного мата. С пронзительного визга, Пешкин переходил на бас или журчал весенним ручейком. Мужчина побледнел, но хамством на хамство отвечать не стал. Наоборот, сложил на груди руки и с почтением выслушал арию шахматного хулигана.
— Весьма неплохо! Петь не пробовали? Уж больно диапазон великолепный. Три октавы — большая редкость! Можно шикарную карьеру сделать.