Он похлопал Пешкина по плечу и красочно описал новый образ жизни. Перед глазами Матвея Спиридоновича проплыли гастроли в Маркграфском оперном театре, отдых на Багамских островах и еще что-то. Что конкретно, шахматный гений не запомнил.
Пешкин забросил игру индийских браминов и увлекся пением. Репетиции проходили в облицованном кафельной плиткой туалете регента. Хорошая акустика и отсутствие посторонних звуков создавали творческую обстановку. Звонкое эхо придавало уверен-ности в том, что дуэт идет по верному пути. Так продолжалось до тех пор, пока доведенные до истерики соседи не начали требовать покоя. Компаньон Матвея Спиридоновича по-дружески обнял его.
— Все, пришло время заявить о себе! Завтра с утра и шагнем на тропу славы.
Всю ночь Пешкин крутился под одеялом — сказывалось волнение перед выступлением. Под утро он малость вздремнул. Снилась восторженная публика, шуршащие дождем аплодисменты и бесконечные вызовы на «Бис».
День не задался с самого начала — из подземного перехода их прогнали конкуренты. Приятели устроились на мосту, выгнувшем спину над узким каналом. Матвей Спиридонович набрал полную грудь воздуха, кивнул товарищу, и тот пробежался пальцами по клавиатуре. Утро вздрогнуло от мощного баритона. Водная гладь покрылась рябью, тучи пришли в движение и расползлись, как старая ветошь. Ничего этого Пешкин не видел. Поглощенный пением, он очнулся от звона монеты, упавшей к ногам. Машинально Матвей Спиридонович опустил глаза и съел полкуплета. Горячей волной его окатил стыд. Пешкин сник, стянул с головы шляпу и превратился из подающего надежды певца в маленький черствый сухарик.
— Эй, ты чего? — Баянист по инерции доиграл мелодию.
— Побираемся, как на паперти! — Пешкин пошел прочь.
Больше с регентом их пути не пересекались.
VII. РОКОВАЯ ВСТРЕЧА
Погоды в том году выдались паршивые. Если демисезонье — весну и осень — пережить удалось без особых проблем, то зимой углы квартиры покрывало инеем, а удушливое лето вызывало желание завалиться в прохладную могилку. Природные катаклизмы тяжело сказывались на организме Пешкина. Вполне работоспособный старик в последнее время напоминал обиженного Льва Толстого, которому Софья Андреевна предложила на обед кусок вареной говядины. Торчащая клочками борода выглядела неопрятно, глаза померкли, а сжеванные губы не вызывали никакого желания целовать их. Впрочем, целовать их никто и не собирался: схоронив супругу, Матвей Спиридонович утратил влечение к женскому полу. Иногда ему снились обнаженные красавицы, но кроме обострения простатита они ничего не вызывали.
В ожидании пенсии Пешкин сидел на кухне и слушал по радио последние известия. Пенсию в назначенный срок приносила недовольная всем пожилая тетка. Поплевав на толстые пальцы, она с ворчанием отсчитывала государственную подачку.
— Распишитесь! — брезгливо шипела женщина-почтальон и удалялась утиной походкой.
Матвей Спиридонович ненавидел ее, как ненавидят шумных соседей, как ненавидят собственные недуги. В бредовых фантазиях он кроил череп почтальонши кухонным топориком, расчленял грудастые останки и скармливал их бродячим псам. Вот и сейчас он уже представлял, как она с грохотом падает на пол, сучит короткими ногами, затянутыми в бежевые хлопчатобумажные чулки; как из ее черепа с накладным шиньоном хлещет бордовый фонтанчик, а он, состарившийся Раскольников, потрошит ее пузатую сумку и распихивает по карманам пачки купюр. Его радужные грезы прервал стук в дверь.
— Открыто! — Пешкин приподнялся для приветствия.
Сидеть перед женщиной, пусть и вызывающей отвращение, он считал недопустимым.
— Можно? — В дверях появилась милая особа. — Я ваш новый почтальон. Вы у меня сегодня последним оказались.
Голос незнакомки звенел хрусталем. Пешкин испытал неестественный прилив сил, чего не случалось с ним давно. Он втянул отвисшее брюхо, расправил плечи. — Садитесь! Чайку не желаете? — засуетился он, подвигая табурет.
— Нет, нет, спасибо! И без того вся взмокла, хоть выжимай! — смущенно пролепетала девушка и улыбнулась.
Это откровение родило в воображении Пешкина амурную сцену. Он представил, как обтирает полотенцем хозяйку хрустального голоса, как касается ее небольших упругих грудей. Пешкин настолько увяз в мечтах, что совершенно отключился от реальности, разум его помутился. Старик по-гусарски встал на колено. Громко щелкнули суставы, с треском расползлись по шву брюки.
— Будьте моей! Заберите пенсию, заберите все, только окажите внимание одинокому мужчине!