-Такой молоденькой барышне, да ещё одной путешествующей, не стоит в эту гостиницу селиться. Публика-с там ненадёжная, и горячительного много подают. Так что лучше в нумера-с. А багажик ваш можете у нас на вокзале пока оставить, есть у нас специальная комната, где публика состоятельная багаж хранит.
И он показал в направлении дальнего края вокзала, где прохаживался такой же усатый и толстый полицейский. Прямо как из учебника истории Российской империи. Но камера хранения - это хорошо, хоть вещи руки оттягивать не будут. И я пошла, куда направили. Возле означенной комнаты меня остановил этот самый полицейский. Оказывается, это именно он охранял вещи пассажиров. Я опять показала ему паспорт, подорожную, билет. Тогда он запустил меня в эту комнату, где даже отвернулся, пока я из сундука доставала свою сумку, кота, смену белья и маленький ридикюльчик с товаром на продажу. Мою большую спортивную сумку можно сделать и небольшой, если сложить определенным образом и застегнуть некоторые замки. Что я и сделала. Отдав вещи и получив здоровый жетон, в половину моей ладони, заплатила за это удовольствие десять копеек. Чистая обдираловка, на мой взгляд! Но вариантов не было, как и десяти копеек. Поэтому царственным жестом протянула свой единственный полтинник. Получила горсть разнокалиберных монет на сдачу, ссыпала их в ридикюль и пошла в город, добывать нам с Фиодором деньги на проживание и пропитание.
Будущая (или не будущая?) Комсомольская площадь, ныне Сенная, поражала шумом, суетой и грязью из перемешанного снега, отходов лошадиной жизнедеятельности и прочих подробностей. Я устремилась следом за людьми, двигающимися прочь от вокзала. Вскоре улица стала почище и публика тоже. А вот и горячо рекламируемые нумера. Едва прочитала вывеску с ятями и завитушками. Ничего так домик, чистенький, в три этажа. Дальше тоже тянулись разные здания, во многих на первых этажах были лавки и магазины. Из сумки, висевшей на моем плече, послышалось бурчание
-Замок-то расстегни немного, не видно же ничего!
Пришлось выполнить требование этого вредины. Теперь он тоже видел, куда мы идём. Зашла я в третью по счету лавку белошвейных дел мастерицы. Пока я решила ничего не предлагать, только посмотреть, сколько стоят аналогичные вещи. Если покупать, то подобное, по местным меркам, стоило дорого. Невзрачный воротничок, явно хуже бабулиного, стоил три рубля, вышивки французский узелок не было вообще. Мы ушли, и только через ещё несколько лавок, в которые я заходила, решилась предложить рукоделие. Но быть в роли робкой девицы, предлагающей свое рукоделие, мне не улыбалось, получу копейки наверняка. Поэтому, поджав губы и скорчив равнодушное лицо, зашла в магазин и безразличным тоном велела продавцу позвать хозяина или хозяйку. Хозяин появился минут через пять, очевидно, я оторвала его от обеда, поскольку из жилетного кармана торчала наспех скомканная салфетка, а в окладистой бороде застряли хлебные крошки. У меня в желудке жалобно булькнуло, но я замаскировала это лёгким покашливанием.
-Вы, я полагаю, хозяин этого магазина? - получив уверения, что именно так, продолжила - хотела бы предложить вам некоторые эксклюзивные работы из парижских мастерских. Вы, я вижу по вашему ассортименту, человек передовой, понимающий толк в красивых вещах, так что только для вашего магазина показываю.
У дядьки, от обилия иностранных, красивых и непонятных слов, аж лысина вспотела, глаза забегали, оценивая мой вид. А вид был дорогой - шубка из непонятного зверя, шляпка, серьги в ушах, явно не из латуни, а главное - надменное лицо. И он засуетился.
-Конечно, барышня, я обязательно посмотрю ваши вещи, только прошу учесть, я человек небогатый, а сейчас так плохо покупают! Все едут за границу, там и покупают... а мы вот, крохами перебиваемся...