Однако, когда дело касается исследования конкретных персоналий и поиска для них места на идейной шкале, результаты терминологических рефлексий оказываются порой несколько неожиданными, особенно если речь идет о достаточно известных деятелях, чьи позиции, казалось бы, давно уже представлены историками в определенных понятийных рамках. Например, в недавней историографии перепрочитывается творчество А. С. Пушкина, А. Н. Радищева, Ф. М. Достоевского, М. Н. Каткова[156], ставится под сомнение традиционное определение А. И. Герцена как «народника», «либерала», «социалиста», «революционера-демократа»[157], А. А. Аракчеев превращается из «реакционера» в «консерватора-новатора»[158], «либералы» К. Д. Кавелин и Б. Н. Чичерин — в «либеральных консерваторов»[159], в ряды которых зачисляется и П. Б. Струве[160] — обычно «буржуазный демократ», типичный представитель легального марксизма[161]. Вероятно, к подобным оценкам подталкивает осознание отсутствия четкого водораздела между российскими «охранителями» и «прогрессистами», «либералами» и «консерваторами», на что обращали внимание участники круглого стола «Консерватизм в России» и дискуссии вокруг коллективной монографии «Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика». Историки отмечают также «подвижность критериальных границ, которые очень часто препятствуют однозначной квалификации того или иного деятеля или даже целого политического течения в рамках дихотомии „консервативный“/„либеральный“»[162]. И. А. Христофоров объясняет это тенденциями к сближению консервативных и либеральных ценностей, технологий, что имело место и в России XIX века, но, к сожалению, в этой стране не завершилось, а Н. Н. Родигина, ссылаясь на недавние работы специалистов по политической истории, — единством интеллектуальных истоков ведущих общественных течений[163].
Подобной позиции придерживаются и другие российские историки. В частности, К. И. Шнейдер, разбирая специфику «раннего русского либерализма», который, по мнению этого автора, появился во второй половине 1850‐х — начале 1860‐х годов, определил его как форму интеллектуальной утопии, пронизанную элементами и консерватизма, и формировавшейся либеральной идеологии. Обсуждая в ходе круглого стола особенности общественно-политической ситуации в России XIX века по сравнению с Западом, А. Н. Медушевский отмечал: «Русские либералы были достаточно осторожны. Можно сказать — консервативны в возможности реализовать в России конституционно-парламентские порядки». Невозможность механического переноса на российскую почву терминологии, выработанной в других условиях, здесь была проиллюстрирована различными примерами, в частности мнением известного историка и юриста М. М. Ковалевского, который говорил, что во Франции он республиканец, а в России — сторонник конституционной монархии[164], что подтверждает ситуативность позиций, их зависимость от места и времени.
Насколько сложной была проблема выявления идейных разногласий даже между доминирующими в 40–50‐е годы XIX века общественными направлениями, такими как славянофилы и западники, можно судить на основе научной дискуссии в дореволюционной литературе, в ходе которой довольно часто упоминалось «западничество» славянофилов и «славянофильство» западников[165]. Близость позиций подчеркивал также А. И. Герцен в знаменитом некрологе на смерть К. С. Аксакова, опубликованном 15 января 1861 года в «Колоколе»: «С них (славянофилов. — Т. Л.) начинается перелом русской мысли (здесь и далее в цитате курсив Герцена. — Т. Л.) …Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинаковая», «чувство безграничной, обхватывающей все существование любви к русскому народу, к русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно»[166].
157
158
159
160
162
163
164
Консерватизм в России («круглый стол») // Социологические исследования. 1993. № 1. С. 51. Можно вспомнить и признание-определение Н. М. Карамзина: «Я республиканец в душе» (см.: «Воспоминания изгнанника» Николая Тургенева, напечатанные за границей в 1847 году // Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Сквозь «умственные плотины». М., 1972. С. 113).
166