Мистер Бишоп встретил молодого хозяина у двери, поклонился:
– Соболезную, милорд.
– Мистер Бишоп, когда это произошло и как?
Вместо подробного ответа дворецкий попросил:
– Ваша милость, пройдемте в спальню графа.
Это только подтвердило подозрения Роберта, что не все так просто в смерти отца. Задавать вопросы не имело смысла, потому он поспешил за дворецким наверх. Лакей Николас подхватил небольшой саквояж Роберта и тоже направился на второй этаж, где находились спальни. Говорить в его присутствии не следовало тем более.
В спальне графа Грэнтэма их ждал врач семейства Кроули доктор мистер Оскар Мозерли и старый камердинер графа Чарльз Адамс.
Отец лежал на кровати в домашнем халате, надетом вместо сюртука, вытянувшись и словно во сне. Плотно прикрыв дверь за Робертом, дворецкий остался снаружи, будто желая сохранить какую-то тайну, которая должна открыться в спальне.
Так и было…
– Милорд, соболезную…
– Мистер Мозерли, когда это случилось, почему?
– Я должен вам кое-что показать, милорд. – С этими словами старый Мозерли жестом пригласил Роберта подойти к кровати и распахнул халат. На рубашке покойного слева расплылось красное кровавое пятно. Оно было небольшим, свидетельствовавшим о том, что выстрел произведен опытной рукой и точно в сердце, но оно было!
– Кто?! – в ужасе прошептал Роберт.
– Сам. Никто не знает, кроме нас троих и мистера Бишопа, прислуга полагает, что это результат сердечного приступа.
Роберт стоял оглушенный, не в силах постичь увиденное и услышанное. Отец покончил жизнь самоубийством? Но почему?!
Но ситуация требовала осмысления, причем срочного. Вот-вот вернутся домой после бала леди Вайолет и Эдит. Встревоженная запиской графиня непременно позвонит в Даунтон, и предстоит нелегкое объяснение…
– Милорд… если потребуется, я готов засвидетельствовать смерть от сердечного приступа…
Слова дались старому доктору нелегко, это предложение было преступлением, но он не хуже Роберта понимал, что произойдет, если о самоубийстве узнают в Лондоне.
Сейчас не важно, почему граф Грэнтэм совершил такой грех, разбираться предстоит позже, но важно понять, как скрыть горькую правду, от кого ее стоит скрывать и к чему все приведет.
Давая Роберту время обдумать свое предложение, доктор Мозерли продолжил:
– Граф совершил это в кабинете в кресле, мистер Бишоп и Чарльз готовы все убрать и скрыть следы произошедшего. Если вы решите не объявлять о… то это возможно.
– Но как же?..
Понятно, что именно Роберт имеет в виду – вопросы погребения.
– У вас фамильный склеп, думаю, в любом случае граф Грэнтэм заслужил быть погребенным в нем.
Несколько мгновений Роберт молчал, потом осторожно поинтересовался:
– Вы абсолютно уверены, что он принял это решение сам?
– Роберт… позвольте называть вас так по старой привычке… Роберт, вас в кабинете ждет предсмертная записка отца, она не была запечатана… Содержание, как и то, что произошло в действительности, тоже останется тайной, если вы того пожелаете.
Оставалось лишь вздохнуть. Каковы бы ни были мотивы страшного выбора отца, его не вернешь. Роберту не нужно объяснять, почему старый доктор и дворецкий пока скрыли самоубийство графа. Самоубийство – позор для семьи, а ведь Эдит только вышла в свет. О себе Роберт не думал, то, что из-за траура его собственная женитьба будет отложена как минимум на год-другой, вполне устраивало.
Все же он не решился бы скрыть, ложь для Роберта неприемлема, но внизу раздался звонок – это леди Вайолет, вернувшись с бала и обнаружив, что муж и сын вдруг уехали в Даунтон, желала знать почему.
Роберт шел к телефону, как на Голгофу. Мало того, что предстояло сообщить матери страшную новость, еще необходимо выбрать, должна ли это быть ложь во спасение или даже в таком случае лучше сказать правду.
– Роберт, ты обещал позвонить, как только приедешь… – В голосе леди Вайолет тревога, что неудивительно. – Что случилось?
– Папа…
– Что?!
– Сердце…
Говорить ничего не понадобилось, мать поняла главное – мужа больше нет на свете!
– О, бог мой!
Дальше в трубке послышались сдавленные рыдания, голос Эдит, паника слуг…
Вопрос рассказывать ли об истинной причине смерти отпал сам собой. Второго удара леди Вайолет не перенесла бы. Разговаривать тоже невозможно, коротко сообщив, что они с Эдит приедут утренним поездом, леди Вайолет положила трубку.
Услышав гудок отбоя, Роберт вздохнул с некоторым облегчением, объясняться с матерью было, несомненно, тяжело. Но то ли еще предстояло…
– Милорд? – Дворецкий явно ждал его решения.
Выбора все равно не осталось, Роберт кивнул:
– Да. Только нужно разобраться со всем поскорей.
– Мы закроем кабинет, а ключ будет у вас.
Опытный и разумный дворецкий взял все хлопоты на себя, Роберту осталось лишь разобраться с бумагами отца.
Он вошел в кабинет с ощущением, что может встретить там если не самого вдруг ожившего отца, то его тень, которая за что-нибудь строго взыщет. Конечно, кабинет был пуст, хотя свет трех свечей подсвечника освещал лишь небольшой круг, оставляя углы темными. В Даунтон провели газовое освещение только в залы для приема гостей, в кабинете, библиотеке и спальнях предпочитали пользоваться свечами. В этом был свой резон, газовые рожки потребляли столько кислорода, что приходилось то и дело проветривать комнаты, то есть выстуживать их в холодное время. Время электричества еще не пришло…
Кабинет хранил запахи отца – дым его любимых сигар, аромат хорошего лосьона… К большому столу, стоявшему ближе к окну (граф Грэнтэм любил дневное освещение и чистые стекла окон), страшно подходить. Неужели в том кожаном кресле у стола отец совершил страшное? Роберт понимал, что никогда не сможет сесть в кресло без содрогания.
Но окинув беглым взглядом весь кабинет, понял, что отец его пощадил – небольшое кресло у камина, обычно стоявшее в углу заваленным старыми газетами и журналами, накрыто большим пледом. Этим пледом отец пользовался в холодные дни, но сейчас тепло и камин явно не разжигали, ни к чему. Следовательно, там?..
Приподняв плед, Роберт понял, что не ошибся – спинка испачкана кровью, причем так, словно это сделали, когда поднимали тело из кресла. Поспешно вернув плед на место, подошел к столу. На нем, резко выделяясь на темном дереве, белел сложенный вдвое лист бумаги.
У Роберта чуть дрожали пальцы, когда он разворачивал лист.
Нет, тайны не было, граф Грэнтэм прощался со всеми, просил прощения за свой ужасный поступок, за то, что не всегда был добр и щедр… Свое решение свести счеты с жизнью объяснял сложившимися обстоятельствами, выражая уверенность, что Роберт во всем разберется, поймет его и простит. Благословлял дочерей и жену, просил сына позаботиться о матери и Эдит. Старшую дочь просил не судить его строго.
Что же заставило графа Грэнтэма, прекрасно понимавшего, как он осложнит своим поступком жизнь дорогих людей, принять столь страшное решение? Почему он уверен, что Роберт разберется и поймет отца?
Роберт обошел стол и с внутренним трепетом опустился в большое кресло. Черная кожа словно обволокла тело, приняв его, как ласковые руки. Забираться в это кресло он любил еще ребенком, позволялось такое изредка, а потому было особенно ценно. Роберт почувствовал, как горло перехватывает спазм, а на глаза наворачиваются слезы. Боевой офицер, не раз рисковавший жизнью, вполне способен расплакаться от отчаяния из-за невозможности повернуть время вспять. Он видел, как погибали в бою или умирали от ран молодые и сильные люди, достойные того, чтобы жить пусть не вечно, но долго и счастливо, понимал, что не все в этом мире справедливо, но смириться с несправедливостью внезапного, да еще и такого, ухода из жизни отца не мог.