Выбрать главу

— Да что же это за дом?! — воскликнул Ник. — Этот мистер Тэйни — он что-нибудь предпринял после того нападения?

— Нет, он даже не решился никому рассказать об этом. Боялся, что его могут уволить. Я тоже никому, кроме тебя, не рассказывала, но по другой причине: боюсь, что Еву тут же заберут в клинику. Ник, я не думаю, что это была она, ни в тот раз с мистером Тэйни, ни вчера ночью.

— Я тоже в это не верю. Ты правильно сделала, что никому не рассказала. Но как же тебе теперь здесь оставаться?.. Я не буду знать ни минуты покоя. Скажи, как тебе кажется, кому-нибудь нужно, чтобы ее побыстрее забрали в клинику?

Я кивнула.

— Боюсь, что так. И хуже всего, что и доктор Виггинс совершенно не надеется на выздоровление.

— Ну, он просто старомодный практик, давно уже отставший от времени. Анджела, как ты думаешь, мы сможем найти Камиллу?

— Трудно сказать. Наверняка она оставила какой-нибудь адрес, по которому с ней можно связаться.

— Она жила здесь, в имении?

— Да, так я поняла.

— И когда она исчезла?

— Примерно в то же время, как Ева заболела.

Ник на секунду задумался.

— До или после этого?

— Я не знаю точно. Но это можно выяснить.

— Выясни, пожалуйста, как можно скорее. К завтрашнему вечеру, если только ты не запретишь мне прийти завтра вечером.

— Это все равно, что запретить собственному сердцу биться, — сказала я. Сколь выспренно это ни прозвучало, я чувствовала именно так. — Я бы хотела, чтобы ты никогда не уходил от меня.

— Я тоже, — сказал Ник. — И не только потому, что люблю тебя; я просто боюсь оставлять тебя в этом доме с его темными тайнами и еще более темными воспоминаниями. Здесь что-то неладно. Это просто носится в воздухе.

— Да, — согласилась я, — особенно ночью, когда он выглядит просто зловеще. Если бы не Ева, я бы и дня здесь больше не осталась. А теперь идем к ней.

Она сидела в кресле. Фотография лежала у нее на коленях. Глаза были опущены, фигура неподвижна.

— Добрый вечер, Ева, — сказал Ник.

Она, конечно, не ответила. Ник поднес руки к ее глазам — никакой реакции. Он поднял ее руку и отпустил — рука осталась висеть.

— Действительно, она сегодня не в лучшем состоянии, — заметил Ник. — В данный момент ее мозг пытается отключиться от мира и от всего, что есть в этом мире. Она отключилась настолько, что не может произвольно сделать ни одного движения, даже самого простого. Смотри, рука может висеть в таком положении сколько угодно; сама она не может ничего сделать.

— А вчера вечером все было так хорошо, — горько сказала я. — Ничего удивительного: они тут такое говорили о ней в ее присутствии. Будто она совсем невменяемая и ее место в клинике.

— Да, я уверен, что она все слышит и понимает. Когда-нибудь она выйдет из этого кататонического состояния и расскажет нам, что же с ней произошло.

— А ты можешь хотя бы предположить, что вызвало это состояние? Есть какая-нибудь идея?

— Идея есть — доказательств нет. Это могло быть какое-то большое горе или сильный испуг — одним словом, шок. Ее мозг пытается теперь как бы закрыться от этого. А это возможно, только закрывшись и от всего остального. И все-таки надежда есть. Ты знаешь, еще совсем недавно — да что я говорю «недавно», еще и сейчас, в наше время — такие случаи признавались неизлечимыми. Пациентов запирали в клиниках, где никакого представления не имели ни о самом заболевании, ни о методах лечения. Естественно, больные и не могли поправиться, что воспринималось как доказательство неизлечимости болезни. Но я вылечу Еву и докажу, что это не так.

— Может быть, уложить ее в постель, как ты думаешь? — спросила я.

Он осторожно опустил ее руку.

— Да, пожалуй. Отдых помогает при любой болезни. Проследи, пожалуйста, чтобы все окна были открыты, даже если станет прохладно. Ей нужен свежий воздух. Только укрой ее потеплее.

Мы вместе раздели и уложили Еву в постель. Лампу я не стала гасить: было еще рано, не хотелось оставлять ее одну в темной спальне.

Мы вышли в другую комнату.

— Не волнуйся, ты же знаешь, она не сдвинется с места, пока ей не прикажешь.

— А если прикажешь… Как ты думаешь, она может подчиниться, если прикажут?