— Что, и чатурандж? — недоверчиво спросил Вренн.
— Тут чемпион мира по этим вашим клеткам в Москву приезжал матч играть, его в «Грифон» и затащили. Проигрался, говорят, до нитки, члены клуба ему на обратный билет скидывались.
— Га-ай, — протянул Верещагин. — Ты забыл кое-что упомянуть. Приезжал, действительно, чемпион по чатуранджу. А проиграл — в покер.
— Да ну тебя, — надулся пикси. — Всю интригу испортил.
— Ты будешь по делу рассказывать? Или я тебя вообще отстраню, — сердито сказал Андрей.
Увы, Галлитрап Бидли был ценным кадром, но иногда — довольно часто! — его приходилось брать за шиворот и встряхивать, чтобы не терял берега.
— Ладно… Так вот, Савва Ильич Котов в «Грифоне» известен как человек увлекающийся. То дворец для ромалки построит, то трюфели в Подмосковье решит выращивать, то на ипподром зачастит. С другой стороны, ромалка та поёт в принадлежащем ему театре, и туда народ ломится в будни и праздники. Трюфели его покупают и золотом по весу платят, а на ипподроме он лошадей из своей конюшни выставляет.
— И как, успешно?
— Говорят, да. Лошадки резвые, жокеи умелые, тренер из Бритвальда выписан.
— То есть, даже если господин Котов проигрывает, он этот проигрыш себе на пользу умеет обратить? — спросила Елена.
— Ага. Но не в тот раз, — Гай осмотрел вытащенный из кармана кусочек шоколада и сунул его в рот.
— А что было в тот раз?
— Значит, так. Шестнадцатого июня, в пятницу, Савва Ильич собирался ехать, чтобы осмотреть то самое имение, что собирался купить. «Снигири». И с ним вместе должны были отправиться два его работника: миколог, то есть, специалист по грибам, и лошадиный тренер. Первый планировал оценить имеющуюся поблизости дубовую рощу на предмет высадки трюфеля, а второго интересовали принадлежащие к землям Снигирёвых луга. Савва Ильич приехал раньше и решил скоротать время за зелёным сукном. Играли, действительно, в дурака…
— И что же?
— Оба работника пытались отвлечь хозяина от карт, по крайней мере, трижды. На третий раз Котов рассвирипел так, что миколога послал совершенно неудобосказуемым маршрутом, а бритвальдцу свернул челюсть. Опомнился он уже к ночи, тут-то и обнаружил, что проиграл более трехсот тысяч дукатов.
Верещагин присвистнул. А гном поинтересовался:
— Неужели с собой покончил?
— Нет. Но дела передал сыну, сам же отправился в Валаам, моля Единого вразумить его.
— И как, вразумил?
— Ну… Судя по тому, что делами и по сей день занимается сын, пока нет.
— Очень красочно, — оценил рассказ Беланович. — И откуда сведения?
— Ну… — потупился пикси. — Ты ж знаешь, я не закрываю глаз.
— Га-ай!
— Ну ладно, там один брауни затесался вреди кухонной нечисти, вот он и поделился со мной сведениями, и представил кому надо.
Андрей покачал головой: пикси явно утаил многое, и столь же явно утаённое не соответствовало законам Царства Русь. Ничего, долго держать эти сведения при себе Гай не сможет, не сегодня-завтра проболтается. Надо будет тогда возместить владельцам клуба то, что он натворит…
Тем временем Вренн поставил точку в записях, которые традиционно вёл при обсуждении нового дела. и оторвался от блокнота.
— Гипноз? — спросил он деловито. — Или средства, расширяющие сознание?
— Непонятно пока. А с кем он играл, мы знаем, Гай?
— Никто не помнит, — пикси неохотно оторвался от нового кусочка шоколада. — Вроде более или менее молодой, темноволосый, хорошо одетый. Должен быть членом клуба, потому что со стороны никого бы и не пустили к столам, но кухня в неведении. А значит, и официанты не в курсе.
— Официанты… — Верещагин задумчиво кивнул. — Надо будет их опросить… официально. А потом сравнить, что они болтают между собой, и что ответят городской страже.
— Погоди, а с какой стати городская стража будет включаться в эту историю?
— Видишь ли, Лена, господин Котов, оказывается, не один такой. За последние полгода отмечено более десятка случаев неоправданно крупных проигрышей. И стража занялась отслеживанием таких случаев, так что всё будет в рамках закона.
— Хорошо. Тогда… Вренн, тебе удалось что-то узнать?
Гном разгладил бороду, поёрзал в кресле и начал рассказ:
— Начать я решил с заказчика. Надо же знать, с кем мы имеем дело?