— Алло! — громко крикнул я. — Buenos dias![16]
Это немедленно возымело свое действие. Индеец подхватил шляпу вместе с мячом, прижал ее к распахнутой рубашке, поклонился и отошел в темноту. Паула привела в порядок свой бюст, грациозно поклонилась и направилась ко мне, вся трясясь от возмущения.
— Ah, señor, — сказала она, задыхаясь и лихорадочно сжимая кулаки. — Ah, señor, que hombre… buenos dias, señor… yo lo siento…[17]
Я хмуро посмотрел на нее и начал припоминать весь свой запас испанских слов.
— Hombre[18], — сказал я, показывая пальцем в ту сторону, где стоял индеец, совершенно исчезнувший на фоне деревьев и кустов. — Hombre… por que Usted argumentos?[19]
Паула бросилась в темноту и вытащила оттуда упиравшегося индейца. Она подтолкнула его ко мне и, отойдя в сторону, величественно ткнула в него толстым коричневым пальцем.
— Hombre, — сказала она срывающимся от волнения голосом, — mal hombre[20].
— Почему? — спросил я. Мне было искренне жаль индейца.
Паула посмотрела на меня как на сумасшедшего.
— Por que? — переспросила она. — Por que?[21]
— Por que? — повторил я, чувствуя, что все это очень напоминает дуэт из какой-нибудь оперетки.
— Mire, señor[22], — ответила Паула. — Смотрите.
Она схватила шляпу, которую индеец крепко прижимал к груди, и показала мне лежавший в ней футбольный мяч. При ближайшем рассмотрении — хотя все происходило в темноте — оказалось, что вызвавший негодование Паулы предмет был меньше футбольного мяча, но почти такой же формы. С минуту все мы молча смотрели на него, затем Паула набрала в легкие воздух и оглушила меня пулеметной очередью испанских слов, из которых я мог разобрать только регулярно повторявшееся слово «hombre». Я понял, что без посторонней помощи не обойтись.
— Momenta![23] — произнес я, подняв руку, затем повернулся и вошел в дом.
— Что случилось? — спросила Джеки, увидев меня.
— Понятия не имею. Похоже, Паула страшно оскорблена тем, что какой-то индеец пытается всучить ей рождественский пудинг.
— Рождественский пудинг?
— Ну да, не то рождественский пудинг, не то футбольный мяч, не разбери-поймешь. Хочу разбудить Рафаэля, пусть выяснит в конце концов, что здесь происходит.
— Едва ли это может быть рождественский пудинг.
— Мы в Чако, — ответил я. — А в Чако все может быть.
Рафаэль, как и следовало ожидать, спал; он свернулся в клубок под кучей одеял и равномерно посапывал. Я стащил с него все одеяла и пошлепал его по спине. В ответ раздался громкий стон. Я снова пошлепал его, и Рафаэль поднялся, глядя на меня бессмысленным взглядом и разинув рот.
— Рафаэль, проснись, я хочу, чтобы ты пошел со мной и перевел кое-что.
— Нет, Джерри, не сейчас, — жалобно простонал он, близоруко щурясь на часы. — Посмотри, только половина шестого, я не могу так рано.
— Идем, — неумолимо настаивал я, — вылезай из постели. Мы, кажется, договорились, что ты будешь у нас переводчиком.
Рафаэль надел очки и посмотрел на меня с искренним возмущением.
— Да, конечно, я обещал быть переводчиком, только не в пять утра.
— Ну, хватит разговаривать, одевайся. К Пауле пришел индеец, они спорят о чем-то — какой-то футбольный мяч… Я ничего не могу понять, и ты должен мне помочь.
— Нет, я просто обожаю это Чако, — с горечью сказал Рафаэль, надевая туфли.
Охая и зевая, он пошел за мной на кухню. Паула и индеец стояли на том же месте, футбольный мяч по-прежнему лежал в шляпе индейца.