1 июня
Четвертое заседание Собора началось во вторник 1 июня в 10 часов утра. Так как оно должно было быть всецело посвящено прениям по докладам, и могли, несмотря на все предосторожности, возникнуть неожиданные инциденты, то все иностранные гости были накануне вечером благоразумно увезены в Москву, осматривать ее достопримечательности и кататься на катерах по "московскому морю", пока мы заседаем на Соборе. Вернулись они только на следующий день к моменту выбора Патриарха.
Перед началом выступлений ораторов на заседании Собора председатель митрополит Никодим сказал, что записалось 52 оратора, и потому время выступления каждого будет строго ограничено десятью минутами. По истечении этого срока он даст знак звонком, сначала тихо, а если оратор не остановиться, то и более энергично. И вот начались выступления! В них я согласно моему вчерашнему решению не принял участия, и когда дошла очередь до меня и митрополит Никодим назвал мое имя, я встал со своего места и громко сказал: " Я отказываюсь от слова!" Митрополит Никодим, совершенно не прореагировал на это и назвал имя следующего оратора.
Конечно, я мог бы построить мое выступление несколько иначе, мог бы не говорить о постановлениях 1961 года, а сказать, например о карловчанах или о " миротворчестве", но я считал в принципе неправильным умолчать о самом главном и говорить о второстепенных вопросах. Именно поэтому, я решил прямо отказаться от выступления, и смысл этого решения, был понят членами Собора.
Относительно же самих выступлений я скажу, что, в отличие от прений на Архиерейском совещании, они были лишены подлинного интереса, ибо в них отсутствовала основа всякого настоящего диалога: различие во мнениях и возможность это различие высказать. Со второстепенными вариациями все, в сущности, говорили одно и то же, и это было убийственно скучно. Некоторое исключение составило выступление митрополита Антония Сурожского и еще двухтрех ораторов. Но все это было исключением скорее по тону и форме, чем по содержанию.
Все выступления строились на следующих трафаретах: " ....мы с глубоким вниманием выслушали содержательные всеобъемлющие исчерпывающие доклады(подхалимы добавляли" блестящие, талантливые, глубокомысленные" прим. Арх.В.) Высокопреосвященнейшего митрополита Пимена и Высокопреосвященнейших митрополитов Никодима и Алексия. И мы заявляем, что всецело и безоговорочно одобряем все в них высказанное, добавить к ним ничего не возможно..... Мы также всецело и безоговорочно одобряем и поддерживаем деятельность Московской Патриархии и Священного Синода за все время патриаршества Святейшего Патриарха Алексия и местоблюстителя митрополита Пимена... Мы выдвигаем его кандидатуру как достойнейшего и любимого всем православным народом... Мы особенно поддерживаем миротворческую деятельность Патриархии и, как патриоты нашего Великого Отечества, щедро жертвуем в Фонд Мира (а подхалимы опять добавляли .." благодаря Великой Октябрьской Революции Церковь наша пользуется полной свободой" прим .Арх. В.) Меня поразило, что не было ни малейшей критики каких-либо решений Синода, ни малейшего указания на какие-либо трудности в отношениях с государством, никаких фактов о подлинной, не "лакированной жизни" Церкви в СССР, как она протекает на самом деле. Слушать в продолжение всего дня подобные выступления было тягостно, и неудивительно, что митрополит Алма-Атинский Иосиф сказал мне во время обеденного перерыва: " Весь день еще нас будет тошнить от этих выступлений на Соборе".
* * *
После обеда председательствующий митрополит Никодим заявил, что из 68 записавшихся ораторов высказались 36 человек, а остается еще 32. Хотите ли Вы их выслушать всех? Тогда нам придется совершать здесь всенощное соборное бдение. А если у вас на это нет сил, то можно прекратить прения и предложить остальным, не высказавшимся еще ораторам подать свои выступления в секретариат в письменном виде для включения в соборные деяния. С места стали раздаваться голоса о прекращении прений. Я был поставлен в трудное положение, все это переливание из пустого в порожнее было тяжким занятием и главное бессмысленным время провождением, но с другой стороны, некоторые члены нашего Экзархата еще не выступили( Драшусов, Лосский), и в их выступлениях можно было ожидать и нового и интересного. Драшусов, как он мне сам говорил, очень хотел выступить и был огорчен, что ему не дают говорить, поэтому я сказал: " Выслушивать всех оставшихся ораторов действительно утомительно и нецелесообразно. Но получилось некоторое нарушение равновесия.. мы слушали много мирян из Церкви в пределах Советского Союза, но ни одного из зарубежья. Поэтому прошу выслушать еще нашего представителя от Бельгийской епархии, В.Е. Драшусова".
На что митрополит Никодим сразу отреагировал словами:
- " Если мы дадим слово Драшусову, то должны будем дать слово и представителям от американских патриарших приходов, и от благочиния в Венгрии, и от Иерусалимской Миссии, и от Закарпатской Руси т.д. Они ведь все записаны". Из этого можно было сделать вывод, что выступления Драшусова было не желательным, а может быть и опасным. Как бы то ни было, предложение мое было отклонено, и прения на Соборе закончились.
Выйдя из церкви, где происходил Собор, я встретился с Драшусовым и Лосским, и мы стали вместе обсуждать результаты закончившегося заседания. Все мы были не согласны по многим с принятым "Решением", что нам не дали слова, высказаться при голосовании и вообще постарались сделать все, что бы "заглушить наши голоса"(известные методы).
Я сказал Лосскому и Драшусову, что хочу написать свои соображения на бумаге и высказать свои возражения. Пошел в номер гостиницы их набросал их на бумаге. Вот точный текст:
Его Высокопреосвященству,
Высокопреосвященнейшему Никодиму,
митрополиту Ленинградскому и Новгородскому, заместителю Председателя Поместного Собора Русской Православной Церкви.
Ваше Высокопреосвященство!
Не желая вносить обострения в ход заседаний Собора, я воздержался от выступлений на IV и V заседаниях его. Заявляю, однако, что я продолжаю оставаться на точке зрения, высказанной мною на Архиерейском Совещании 28 мая 1971г, то есть не могу одобрить решения Архиерейского Собора от 18 июля 1961 года в части его относящейся к устройству приходов, как несогласной с каноническим строем Православной Церкви. Мне было невозможно высказать свое мнение при голосовании, так как не было спрошено, кто против или кто воздерживается. Проще отметить в Деяниях Собора, что решение Собора не было принято единогласно, а лишь большинством голосов, а так же отметить в них и мое вышеуказанное мнение о решениях Архиерейского Собора 1961 года о приходах, иначе мне будет невозможно без оговорок подписать Деяния Собора .
Члены делегации Бельгийско-Брюссельской епархии очень обеспокоены как бельгийские граждане, что в Деяниях Собора недостаточно оттенено, что часть их, имеющая политический оттенок, не относится к несоветским гражданам.
Кроме того, вызывает недовольство, что проект резолюции не был предварительно, до голосования роздан членам Поместного Собора, дабы они могли внимательно ознакомиться с текстом и обдумать его.
Василий, Архиепископ Брюссельский и Бельгийский.
Троице-Сергиева Лавра, 1 июня 1971года"
В этом тексте, который я считал необходимым зафиксировать письменно, была важна его первая часть, о постановлениях 1961 года. Остальное, я написал скорее по желанию членов нашей делегации и Лосского.
Я показал свой текст Драшусову, Лосскому, а также диакону Сергию. Они его всячески одобрили и благодарили за написание такой бумаги.
Теперь нужно было вручить это послание митрополиту Никодиму. Я нашел его в покоях ректора Академии епископа Филарета. Келейник доложил о моем визите и митрополит сразу меня принял. Он пил чай и любезно предложил мне присоединиться. Во время чаепития, с сладкой вкуснейшей булкой, я подал ему мое заявление. Он внимательно его прочитал про себя и положил среди других бумаг.
- " Вы не возражаете против подачи моего заявления?" - спросил я его.
- " Нет, почему же я буду возражать? У каждого есть право иметь свое мнение и высказывать его".