Ее не узнавал никто. Горожане со страхом оглядывались на женщину, тащившуюся босиком по улицам. В ее волосах застрял пепел от пожарища. Лицо, руки и даже одежда были серыми от толстого слоя пепла.
— Что за уродина? — оглядывались на бабу горожане. Она их не слышала. Шла, сама не зная, куда бредет.
Исчезла с лица улыбка, пропал смех. Лишь гримаса страдания и боли, словно печать, приклеилась навсегда. Как она попала на свалку, баба не знала. Села на кучу мусора передохнуть, здесь ее приметили бомжи. Подошли, окружили, заговорили с ней.
— Ты чья? Откуда будешь?
— Кто тебя на свалку выбросил?
— Слышь, чмо? Ты чего не чирикаешь? Коли спрашивают, отвечать надобно!
— Как зовут? — дернул кто-то за плечо.
Шура оглянулась, долго вспоминала, а потом упала лицом в мусор. Орала, плакала, смеялась. А потом затихла. Лежала с открытыми глазами и стонала долго, жалобно.
— Сдвинутая! Потому из дома вышибли. Вишь, босиком приперлась!
— Ох и страшная эта транда! Ее серед ночи показать продавцу киоска, все дарма отдаст! — хохотнули бомжи и решили взять Шуру к себе. Надели на ноги ей старые бурки, на них натянули калоши. И в этот же вечер привели ее в пивбар. Нет, не ее напоить, самим выпить под это страшилище. Шурку водили от стола к столу, прося от ее имени. Посетители пивнушки, увидев бабу, мигом трезвели и отливали из своих бокалов не скупясь. Давали хлеб и рыбу, сосиски и сардельки. В этот вечер пятеро бомжей напились и наелись досыта. Сама женщина так и легла спать голодной.
Бомжам понравилось ходить с Шурой по пивбарам и столовым, ей подавали продавцы из киосков, торговцы с рынка. Баба не говорила ни слова. Только глянув на нее, люди немели от ужаса. Никто б из них не поверил, что лишь недавно женщина была привлекательной и мужики совсем не зря нередко оглядывались, смотрели ей вслед. Но теперь от той женщины не осталось и тени.
Седые пряди волос висели, торчали во все стороны, обрамляя сморщившееся, посеревшее, как у покойницы, лицо. Искривленные пальцы рук пугали. Бледные губы шевелились, не произнося ни слова.
— Ведьма! Проклинает или колдует! — шарахались от нее люди.
— Пошла прочь! — гнали бабу из магазинов.
Шурочка хрипло смеялась, чем еще больше пугала горожан.
Бомжи таскали ее с собой как талисман удачи. В одном месте не обломилось, зато в другом повезло вдесятеро. Бомжи даже график составили, кому в какой день достанется Шура.
В городе женщину не узнавал никто. Бывшие ученики, даже не задерживаясь, проскакивали мимо. А прежние знакомые и не решились бы узнать. Ей не препятствовала сама милиция. Столкнувшись лицом к лицу с Шурой, отскакивали в стороны, сплевывая через плечо, и молча материли бабу вслед.
Прошло два года. Шура жила у бомжей, они о ней постоянно заботились. Кормили, одевали и обували бабу, не давая простыть, промокнуть, замерзнуть. Ее никогда не оставляли одну, защищали и охраняли каждую секунду. И однажды бомжи осмелились и пришли вместе с Шурочкой в ресторан. Швейцар отлучился лишь на секунду. Этого времени хватило, чтобы пройти в зал.
Обходя столы, бомжи подставляли банку и сумку, указывали на Шурку. Чего ж только не сочинили о ней! Даже жертвой Чернобыля называли. А сколько катастроф и аварий пережила по легендам! Их хватило бы на десяток жизней. Баба не могла ни подтвердить, ни опровергнуть сказанное. Она смотрела на посетителя ресторана испепеляющим, пронизывающим душу взглядом, и тот, невольно вжимая голову в плечи, вытряхивал из тарелок все, что заказал себе.
Бомжи уже вынесли за угол ресторана две банки хмельного и полную сумку еды. Оставили одного, чтоб караулил, сами вернулись в зал. Оставалось пройти кабинки и ряд столов возле окна. Его уже заканчивали, как вдруг Шура остановилась, напряглась струной, задрожала и, крикнув дико, бросилась на двоих парней, сидевших с девчонками.
Шура узнала рэкетиров. Вначале она молотила их кулаками, потом схватила ножи…
Девчонки мигом выскочили из-за стола с визгом. На кофтах и лицах брызги крови. Крутые не узнали, не ожидали и были застигнуты врасплох. Ни встать, ни защититься. Шурка, полосонув по горлу одного, другому вспорола живот и лезла с ножом к глазам, но бомжи, опомнившись, навалились на нее кучей, отнимали ножи, но Шура не давала их забрать.