— Нешто урыла благоверного? — выпучила глаза Мотька. И продолжила: — Потом под свихнутую косила?
— Нет! Не так все повернулось. Я на него натравила двоих амбалов, ну, хахалей своих.
— Еще до замужества блядовала? Ну и оторва!
— До замужества, как последняя дура, берегла себя. А стала бабой, чего терять? Тут уж размахнулась. Крутила со многими. Мужик на работе до ночи был. Бабки заколачивал, я гоже не теряла время зря. Но ему кто-то брехнул. И стал он меня выслеживать. Я о том ни в зуб ногой. Ну а грызлись с ним постоянно. И чуть скандал, я к отцу с матерью смывалась, ждала, пока козел остынет. Так и в тот раз было. Он меня никогда не искал. Я сама возвращалась. Здесь же уговорила хахалей навешать ему. Чтоб впредь меня не колошматил. Они встретили его, наподдали по полной программе, а через пару дней достала меня его кодла. Все трое — лучшие друзья мужа. Знаешь, чем дубасили? Плетками из колючей проволоки! Я чуть душу не посеяла от боли. Сознание теряла. Они не пощадили и подвесили голую за ноги под мостом. Я кричала, звала на помощь, а кто услышит в ночи? Под утро мне стало совсем плохо. Кто меня приметил и снял, я не знаю. С неделю, как говорили, билась в припадках. Думали, пройдет, да хрен там. Эпилепсия или что другое, никто не знает. Всю ночь я видела, как из-под моста ползут ко мне толстые черные змеи и обматываются вокруг тела, шипят. Я так орала! До смерти боюсь змей.
— А тех, кто повесил тебя, взяла милиция?
— Да что ты! Они исчезли из города вместе с мужем. Потом отец сказал, что они в армии, по контракту в Чечню поехали. Милиция узнала и ответила, что там хуже, чем на зоне, и не стала посылать запросы. Обо мне такое наплели родителям, что они отказались навсегда.
— И сколько ты прожила с мужиком?
— Чуть больше года. Но дело не в том — обидно, что за меня теперь никто не отомстит козлам.
— Детка имеется?
— Откуда? Он без гондона даже не целовал. А и я не хотела от него ребенка, — искривился рот бабы. Она смотрела под стол широкими глазами и, затаив дыхание, шептала: — Видишь, опять ползут! Они и здесь нашли. — Подобрала ноги, съежилась.
— Кто ползет? Где? — не поняла Матрена.
— Змеи…
— Никого здесь нет. Тебе кажется!
— Да вот она! — отбивалась баба ногами и руками от кого-то невидимого.
— Глюки это! Не бойся! Встань, дай руку!
— Уйди, гадюка! — замахнулась Ленка, резко столкнула Мотьку с койки, заорала в ужасе.
— О-о! Уже успела чужую койку обоссать! — возмутилась санитарка и, связав Ленку, потащила в ее комнату. — Спи у себя, если не умеешь прилично вести себя в гостях, — уложила бабу в постель.
О Ленке знал весь город как о потаскушке.
Мотьку жалели. Ее любили в семье и на работе. Ее даже теперь навещали соседи, и все искали по деревням бабку-зна-харку — может, сумеет травами и заговорами вернуть Мотьку к прежней жизни? Они присматривали за квартирой женщины, прибирали в ней, надеясь, что хозяйка скоро сюда вернется.
На эту веру было у них свое основание. У женщины стало меньше приступов. Ее отпускали гулять даже за территорию больницы. Сами приступы если и случались, то были короткими и тихими. Если Мотю никто не доставал, она быстро успокаивалась и в последнее время мечтала вернуться домой насовсем или к окончанию службы сына в армии.
Иван Петухов, как и другие врачи, следил за состоянием Моти. И не исключал для нее скорого возвращения домой. Он внимательно изучил историю болезни. Убедился, что женщина и впрямь идет на поправку. Понимал, если дома, в семье, все будет спокойно, Мотя доживет жизнь нормальным человеком.
Женщина, услышав такое, совсем приободрилась. Безропотно пила таблетки, терпела уколы, старалась ни с кем не ругаться, сдерживалась. И ждала…
Совсем иной была Ленка.
Избалованная вниманием мужского пола с раннего возраста, баба злилась на врача, что тот ее не замечает, не заговаривает, не сыплет комплименты, не приглашает в свой кабинет, реже других навещает палату.
Все это только казалось бабе. Она была помешана на мужиках и считала, что все они должны принадлежать только ей одной. Не важно, как выглядят, сколько лет, главное, чтобы вертелись вокруг нее целыми днями, а уж она сама разберется, куда кого применить.
Все больные знали об этой Ленкиной слабости и нередко подначивали ее. А потому, едва появившись в больнице, Петухов стал Ленкиным вожделением и беспокойством.