На кухне нашлись всё, кроме Томы. Оказалось, та работала уборщицей. Зарплату обещали в обозримом будущем, но без работы было ещё хуже. Она оставила малыша на парней и ушла на работу на пару часов. Мужики варили очередную гречневую кашу, а Игорьку жидкую манку для бутылки с соской.
— Я поговорил с парнями, объяснил ситуацию. Поживёшь пару дней тут. В ведре греется вода помоешься. Томка там тебе своё платье оставила, — произнес Миша.
— Спасибо, — смутилась я.
— Да ладно, чего ты, сочтёмся.
Миша вынул из пачки, лежащей на столе сигарету и ушёл курить на балкон. А ребята остались кашеварить. Готовили на плитке с двумя кружками, а в ведре с водой был кипятильник. Я уже забыла, когда в последний раз в городе подавали газ. Теперь на всех газовых плитах лежал кусок ДСП, а на ней электрическая плитка. Поначалу жутко было наблюдать, как всё в одночасье рухнуло, страна, жизнь, всё. С наступлением темноты люди сидели в своих квартирах, как мыши в норках, за исключением тех, кто вынужден был поздно возвращаться с работы. Я сейчас была даже не мышкой, а таракашкой прячущимся под плинтусом. Если выползу, меня непременно раздавит своим кирзовым сапогом отчим. Всех убили, а я выжила, и возможно вопросы будут не только у него. Но прошло пару дней, а всё было тихо. Я позволяла себе только постоять у открытой двери балкона, чтобы глотнуть свежего воздуха. Ребята всё так же занимались хозяйством. Не работают они, что ли? Тогда на что живут? На этот вопрос ответ пришёл на четвертый день. Накануне вечером Андрей спросил.
— Миха, мы сегодня на работу выходим?
— Да, я подобрал нам халтуру. Идём втроём. Будильник заведи на два ночи.
Я слышала, как они ушли ночью, тихо, стараясь не шуметь. Когда вернулись, тоже было темно. Утром я обнаружила на кухне ряд трёх и двух литровых банок с соленьями. Там было ещё пару банок варенья. Когда всё проснулись, сварили пустых макарон и открыли банку огурцов. Было стыдно есть ворованное, но голод брал своё, ю и я ела вместе со всеми. На следующий день по местным новостям объявили, что моего отчима арестовали и будут судить за связь с криминалом. Можно было возвращаться домой, если, конечно, квартиру не опечатали. Вечером Миша проводил меня до дома. Квартира действительно была не опечатана. Видимо, благодаря тому, что в ней прописана была я, да и обстановка в ней была бедная. По старой мебели даже и не скажешь, что отчим получал деньги от Ярцева за свою «работу». Постучала к соседям, у которых хранился на всякий случай запасной ключ. Соседка сказала, что якобы Владлен меня искал, переживал. Я уверила тётю Раю, что была у друзей. Сейчас было совершено не нужно, чтобы она подняла шум. Увидев за моей спиной парня, Рая понятливо улыбнулась и, наконец отдав ключи, разрешила нам уйти. Миша не остался даже на чай. Он, сославшись на дела, ушёл, и теперь я точно осталась одна.
Хочется не просто плакать, а орать в голос. Я брела по улице еле переставая ноги. Сегодня ходила на биржу труда. Слово-то какое, буржуйское. Хотя кто я такая, чтобы спорить. Ещё помню, как с меня сняли пионерский галстук и прицепили к платью комсомольский значок. Как я безумно радовалась этому. А теперь чему радоваться, что для меня не нашлось работы?
— У тебя ни образования, ни стажа нет. У нас четверть города на учёте стоит в поисках работы. Заходи через неделю девочка, может что-то и подберём.
Голос женщины за обшарпанным столом был ласковым. Она грустно смотрела на меня, её сочувствие было явно не поддельное. Представила, какие нужно было иметь нервы, чтобы работать на такой работе. Я бы точно не смогла. Почти у дома заметила копающегося в мусорном баке старичка. Он что-то выбирал из него и складывал в тряпичную сумку. Это был вовсе не алкаш, а пенсионер из соседнего дома. Говорили, что им тоже плохо, пенсию в последний раз приносили месяца четыре назад. Те, кто смог заглушить гордость, вышли на свалки собирать объедки, потому что даже медали ветерана не спасали. У администрации города был один ответ: «Денег нет». У меня они были, нашла в тайнике, где обычно отчим оставлял на продукты, но их надолго не хватит. Так за размышлением дошла до дома и грустно взглянула на коммерческий ларек, стоящий рядом. В народе эти железные будки называли одним словом «комок». Они были набиты сникерсами и разными другими диковинами. У кого, интересно, есть деньги всё это покупать? Жутко хотелось сладкого, но один сникерс стоил как четыре булки хлеба. Я не сумасшедшая, чтобы потратить такие деньги на шоколадку в пятьдесят грамм.