— Если он тебе младший братишка, так, по-твоему, надо зажать ему голову между колен да истыкать иголками? Так, что ли? Лучше бы уж убил его сразу!
Но Санто все-таки зачерпнула кружку воды и подала мужу.
Джагсир с усмешкой отправил в рот опиум и запил водой, которую плеснул ему в горсть Раунаки. Таясь от жены, хозяин тоже сунул в рот катышек и хлебнул воды, но это не укрылось от глаз Санто.
— Вот бешеный. Тебе хоть дом набей опиумом — все сожрешь!
Санто ворчала, Раунаки хрипло отругивался, женщина заводилась еще пуще... Джагсир немного позабавился их перебранкой и, посмеиваясь, пошел в поле. Тело его теперь было легким, мысли — быстрыми. Какое-то время он еще думал о Раунаки и Санто, а потом — потом вспомнил Бхани. Это было больно, очень больно — отстранять от себя ее образ; больнее, чем думать о ней. И все же он страшился мыслей о Бхани.
Вот тогда-то и начал он худеть. Вскоре умер отец, и все заботы легли на плечи Джагсира. Правда, своей семьи у него не было, но время от времени то та, то другая замужняя сестра приходила пожить в родном доме, и с каждым таким посещением были связаны новые издержки, так что порой расходы семьи превышали доход. Все эти заботы не давали покоя. К тому же Джагсиру перевалило за двадцать пять, он уже не чувствовал себя молодым парнем. Теперь, за что бы он ни принимался, все делал с основательностью семейного человека. На него навалилась вся тяжесть издольщины, которую прежде нес отец. Из-за обилия работы и скудной еды тело начало слабеть, душу же не оставляла тревога.
Целых два с половиной года не решались родные Бхани отпустить ее к мужу. До Джагсира доходили слухи, касавшиеся этой истории. Не раз он порывался пойти к ее родителям и тут же себя останавливал: «Мальчишество!» Никка со всей родней не однажды отправлялся, чтобы забрать к себе жену, но родители Бхани заявляли, что отпустят дочку к мужу лишь тогда, когда у него вылезут последние волосы.
За эти два с половиной года Джагсир изменился: это вначале он довольствовался одним катышком опиума. Вскоре ему требовалось уже два, три, четыре... Пил он также со второго дня на третий... А чаю — так просто счета не знал: мог пить и десять, и пятнадцать раз в день. Работал как вол, вытягивая жилы, за ним одним двое не могли угнаться. Поведения был тишайшего, если выпьет, так черным словом не ругается и носа из дому не кажет. Однако Дхарам Сингх горевал о нем и не однажды говаривал:
— Джагсиа, братец, что это ты телом истаял? Так ведь и помереть недолго.
— Э, что у меня за жизнь, брат? Проскриплю еще как-нибудь лет пять-семь, а там... Если же и их зря промотаю, нечем будет оправдаться, когда всевышний спросит у меня отчет! — отшучивался Джагсир.
Несколько раз Дхарам Сингх подыскивал для Джагсира невест, но всегда дело кончалось ничем. Соглашался Джагсир — противилась Нанди. Была довольна Нанди — упиралась родня девушки. Порой свадьба совсем было налаживалась, но тут обязательно влезали деревенские пересудчики и с удовольствием портили заваренную похлебку. А Джагсир хоть и поддавался на уговоры матери и Дхарама Сингха, но всякий раз про себя думал: «Не для меня все это...» И когда помолвка расстраивалась, в душе был доволен.
Два с половиной года кланялся и унижался Никка, два с половиной года околачивал порог тестева дома, стремясь вернуть жену. Ее родные возложили всю вину за случившееся на родственников Никки, как следует приструнили зятя и, наконец, отпустили к нему Бхани. К тому времени бедняга и в самом деле порядком оплешивел. В тот день, когда Никка должен был, наконец, вновь обрести свою супругу, он до самого заката просидел на базаре, на своем цирюльничьем месте, только к ночи отправился в деревню, где обитал его тесть, и лишь под утро привез Бхани на верблюжонке своего дяди. И долго ни он, ни она глаз не казали на улицу.
Когда Джагсир узнал о возвращении Бхани, он в первый момент чуть не задохнулся от боли, но к концу дня вроде бы успокоился. Узел в его душе был затянут до отказа, теперь его не развязать бы и зубами...
В первое время Гхила и Геба пытались раззадорить Джагсира, однако он оставался спокойным, и вскоре парни тоже угомонились. Подчас Джагсиру бездумно хотелось пройти переулком Никки, но он всячески противился этому желанию, считая его блажью, такой же блажью, как и уход Бхани в родительский дом.
Миновало дней пять, приспело время пускать на поля воду. Джагсир вышел из дома, когда стемнело. От Дхарама Сингха он направился деревней. Он шагал с лопатой на плече, устремив взор в землю. Когда же поднял глаза, то вздрогнул, будто увидев перед собой змею: он оказался в переулке Никки. На мгновение он приостановился, огляделся по сторонам — поблизости не было ни души. Сердце защемила старая, привычная боль. В то же время стало стыдно: с чего это он так озирается? Придется выбираться отсюда тропкой, вьющейся между кучами кизяка, решил он, вновь потупляя глаза.