— Матушка, завтра я выхожу пахать свое поле, — сказал он, желая отвлечь старуху от ее вечной заботы.
Слова «свое поле» заставили Нанди мгновенно умолкнуть. Опираясь о клюку, она поднялась с кровати и прошептала:
— Это благо!
Наступал день, который Нанди чтила как великий праздник. Потому-то и набралась она сил, чтобы подняться и поплестись в лачугу, к старому сундучку. Нашарив на дне стоявшей в нише корзинки ключ, она принялась открывать заржавленный замок сундучка.
— Может, мне попробовать, матушка? — со смешком крикнул со двора Джагсир. — Замок-то, кажется, заело.
Не отвечая сыну, Нанди продолжала ковырять ключом в замочной скважине. Только дважды в году, в месяцы хархи и сауни, открывала она сундучок и никогда не разрешала сыну совать в него нос. Джагсир прекрасно знал, что в сундучке нет ничего, кроме старой рухляди да пары серебряных монет, и все же ему хотелось заглянуть туда. Что может прятать мать? Но каждый раз приходили на память слова, сказанные Нанди вот уже много лет назад, когда она лазила в сундучок перед севом в месяце хархи: «Пока я жива — к сундуку не прикасайся. Когда помру — делай что хочешь».
С того дня Джагсир и близко не подходил к материнской сокровищнице.
Спустя некоторое время Нанди появилась на пороге лачуги.
— Держи, — сказала она, протягивая сыну серебряную рупию. — Купишь на восемь ан очищенного рису да на восемь ан сахару. Там еще есть две монеты. Если я переживу сауни, останется одна, в случае чего, справишь для меня саван.
— Что-о? Саван за рупию? — смеясь отвечал Джагсир. — Да я для такого случая двойную шаль куплю! Вот увидишь, я тебе устрою такие проводы, что весь народ ахнет!
— Ну, ахнет народ или нет, двойная шаль не поможет мне попасть в рай.
Видя, что мать снова принялась за свое, Джагсир взял деньги и пошел в лавку.
Джагсир встал с первыми петухами. Тонкий месяц только поднимался на небо — шла девятая ночь после новолуния. Джагсир окликнул мать, но она уже и без того проснулась. Пока сын доил козу, Нанди вскипятила воду. Напившись чаю, Джагсир зашагал к дому Дхарама Сингха за быками. К его приходу Дхарам Сингх, как обычно, уже задал быкам корм.
— Быки поели, брат? — спросил Джагсир.
Дхарам Сингх сунул руку в ясли.
— Давно поели, — отвечал он. Потом погладил бычьи бока. — Вон как раздулись! Забирай их.
Джагсир, по обычаю, обнял ноги Дхарама Сингха, и тот благословил его:
— Пусть корни твои уйдут вглубь и достигнут воды, пусть тело твое не знает болезни, пусть удвоится и утроится твое счастье!
Джагсир впряг быков в плуг и двинулся к полю. На ходу он размышлял о самых разных вещах: то думал о грубом нраве Бханты, старшего сына Дхарама Сингха, то о том, что сам Дхарам Сингх не отступается от закона чести. Вот уже более тридцати лет, с тех самых пор, как Джагсир стал пригоден для работы, он два раза в году выходил на свое поле. В эти дни Дхарам Сингх поднимался ни свет ни заря и сам задавал корм быкам. А вот Бханта вчера отказал Джагсиру, когда тот попросил у него быков. Да еще как обидно отказал-то:
— Что за спешка? Уж не на свадьбу ли торопишься? Денька четыре обождешь со своей пахотой: мне самому нужны быки — горох молотить. Тебе бы только свое сделать... Деревня горит, а глупая девчонка косу плетет!
От этой суровой отповеди Джагсир совсем было нос повесил, но Дхарам Сингх прервал сына и велел издольщику приходить утром за быками.
Хотя нрав Бханты становился день ото дня все круче, отцу он еще перечить не смел. Однако Дхарам Сингх старел, хозяйство постепенно переходило в руки старшего сына. Отец видел, что за человек этот Бханта, и очень печалился. До сих пор мудрость Дхарама Сингха спасала семью от домашних свар, но со временем их, видно, не миновать!
Наконец, Джагсир добрался до полей, увидел «свою» землю, и горечь с души его как рукой сняло. Сколько времени прошло с последнего полива? В те дни Бханта ел Джагсира поедом и отцепился лишь тогда, когда была вспахана и засеяна каждая бороздка на землях Дхарама Сингха. Теперь все поле заросло кхаббалом. Джагсиру почудилось, что поблескивающие в лучах месяца жесткие листья сорняка глядят на него и посмеиваются.