Дхарам Сингх выспался, поел, прихватил пару лепешек для Джагсира и снова пошел делить с ним скорбь.
До поздней ночи длилась их беседа. Дхарам Сингх откровенно рассказал о черных замыслах Бханты и его матери. И когда в ту ночь он засыпал, на душе у него было легко. А Джагсир, хоть и любил всю жизнь Дхарама Сингха, почему-то не мог целиком уйти в его горе и лишь на словах проявлял сочувствие. Когда же Дхарам Сингх ушел спать, Джагсир не переставал думать о нем.
На третий день после кончины Нанди Дхарам Сингх сам выбрал из ее пепла все, что надлежало передать аскетам на Ганге, проследил, чтобы весь обряд был выполнен как следует, а Джагсиру сказал:
— Ты только не тревожься. Я, правда, и сам-то сейчас не в себе. Все, что у меня есть, я отдам на благие дела, тогда, может статься, и моя жизнь пройдет не без пользы. А ты теперь отправляйся в Харидвар[24]. О смерти потом толковать будем. Насчет бумажек и кругляшек не беспокойся — на вот, возьми сколько есть.
Он протянул Джагсиру пять бумажек по десять рупий, но у того рука не поднялась взять их.
— Держи, держи! — прикрикнул Дхарам Сингх, втискивая деньги в кулак Джагсира. — Разве я вам чужой? Ведь покойница по закону приходилась мне матерью, значит, и ты мне по закону брат. Кто еще остался у меня в этом мире? — И он прослезился.
— Куда же я дену твой дар, брат Сиан? — не помня себя, воскликнул Джагсир. Он прильнул к груди Дхарама Сингха и заплакал.
Дхарам Сингх утешал Джагсира, словно малое дитя, но тот все не мог успокоиться, как будто именно сегодня настало время смыть с души боль, копившуюся там в течение всей жизни.
Весть о смерти Нанди разлетелась по округе, В доме Джагсира собрались все его четыре сестры, пришло несколько близких и дальних родичей со стороны отца. Глядя, как принимает их Джагсир, люди рты поразевали. Во время угощения иной обладатель тюрбана из дешевого муслина не знал, куда глаза девать от стыда за свою бедность. Сестрам же Джагсир подарил по три шелковых сари каждой, по пять серов фруктов и сластей да еще деньгами дал по пять рупий. Ни одного богатого землевладельца деревни не поминали так щедро. Люди в толк не могли взять, откуда такая роскошь.
— У этого чертова шурина, видать, была где-нибудь зарыта кубышка...
— Как размахнулся, негодяй! От таких расходов не то что бедняк — зажиточный хозяин по миру пойдет...
— Всю жизнь, небось, копил...
— Жила одинокая душа, к тому же старуха, прабабка скряги, вот и насобирала за весь свой век...
Тайну знали только два человека — Дхарам Сингх и Джагсир. Да еще ее пронюхала Дханно: уже на другой день послала она Бханту на базар, в лавку к ростовщикам — узнать, сколько денег занял у них отец. К вечеру Бханта вернулся и сообщил, что Дхарам Сингх задолжал ростовщикам больше семи сотен. При этой вести Дханно словно семью огнями подожгли. Еле дотерпела она до того часа, когда Дхарам Сингх, проводив последних гостей Джагсира, пришедших почтить память Нанди, вернулся наконец к себе в пристройку. Дважды посылала она туда младшего сынишку разведать, пришел ли отец. И вот поздно вечером, едва лишь успел он прилечь, как явилась разъяренная супруга в сопровождении старшего сына и напустилась на него, словно бешеная собака.
— Так вот что ты задумал! Хочешь спалить дом — так облей маслом да подожги! Покойников оплакать — дело недолгое. Чего ради ты вздумал транжирить деньги, кормить такую ораву?
Дханно рассчитывала, что муж, вспылив, прикрикнет на нее, и тогда у них с Бхантой будет повод выложить все, что на сердце накипело, но Дхарам Сингх молчал, будто и не слышал ее слов.
— Что, кирпич в глотке застрял? — все более распалялась она. — Другой бы на твоем месте вначале семью обеспечил, а потом бы уж и душу спасал. Может, думаешь, дети и внуки весь свой век славу тебе будут петь?..
А Дхарам Сингх все молчал. От этого Дханно еще пуще озлилась. Она подступила совсем близко к его кровати, уперла кулаки в свои крутые бока и завопила:
— Этот сучий род всю жизнь к нам липнет, вше проползти не дает, а ты ради их предков по семь сотен выкидываешь да еще в долги влезаешь! И хоть бы заикнулся родным! Хочешь пустить все по ветру, так вначале придуши обоих сыновей, а мне купи саван да чашку для подаяния, чтобы я ходила от двери к двери. Тогда уж и верно слава о тебе по двенадцати деревням прогремит!