Джагсир с самого детства сердцем прирос к этому полю. С тех пор, как начал себя помнить, он приходил сюда, видел, как отец пашет эту землю, называя ее своей. И доныне Джагсир считал, что у него есть две собственности: дом и поле. А на самом деле земля эта принадлежала Дхараму Сингху. Но когда-то, много лет назад, отец Дхарама Сингха преподнес отцу Джагсира тюрбан из своей родовой деревни — в знак особого уважения и как бы признания между ними близкого родства, а также продолжая платить издольщику положенную часть урожая, выделил ему четыре вигхи[2] своей земли. Отец Дхарама Сингха намеревался переписать эти четыре вигхи на имя отца Джагсира, но тут пошли споры о прямом и косвенном владении, и желание это так и осталось неосуществленным.
— Эх, издольщик! — не раз в сердцах говаривал отец Дхарама Сингха. — Были бы мы с тобой сыновьями одной матери — да я бы записал на тебя половину имения!
Джагсир помнил, как каждый год отец Дхарама Сингха вместе с его отцом отправлялись на ярмарку. Для этого случая они надевали одинаковые тюрбаны, одинаковые рубахи, одинаковые туфли — на двойной кожаной подметке, расшитые настоящей золотой нитью. В деревне друзей так и звали— «пара лебедей». На людях отец Дхарама Сингха не решался садиться рядом со своим издольщиком, но когда Джагсиру было лет пять, он однажды застал их в полевой сторожке распивающими вино из одной глиняной чашки. Отцу Дхарама Сингха часть земли досталась по наследству. Но отец Джагсира и сам Джагсир так рьяно, вкладывая всю душу, на ней трудились, что к концу жизни хозяин вдвое расширил свои владения. Никогда не забудет Джагсир, как его отца позвали к смертному ложу отца Дхарама Сингха.
— Дхармиа[3], — обратился к сыну умирающий, — Отныне считай, что мой издольщик — это я сам. Если ты его обидишь, покоя мне не будет на том свете, гореть мне тогда в аду. Всем своим добром обязан ты издольщику — он поливал своим потом нашу землю, он рисковал жизнью, расплющивая головы кишащим там змеям. Без него быть бы мне водоносом... Хоть и разные у нас семьи, по сути дела в этом последнем рождении мы с ним кровные братья. То, что он увидел свет под другой крышей, — чистая случайность.
Горько стеная, отец Джагсира омыл слезами ноги умирающего. И тут, на глазах у всей семьи, отец Дхарама Сингха знаком велел своему издольщику сесть на край постели и уже холодеющими руками потянулся обнять его...
Дхарам Сингх не нарушил отцовской воли; сам выдал замуж дочерей издольщика, сам нес бремя расходов его семьи. И ни разу не попрекнул отца Джагсира, когда тот одряхлел и не мог уже работать по-прежнему.
А потом наступил черед и для отца Джагсира. В тот день он позвал к себе Дхарама Сингха. Соединив его руку с рукой сына, отец Джагсира сказал:
— Вот так, Дхарам Сиан! Когда-то твой отец в предсмертный свой час вложил мою руку в твою. А ныне я прошу тебя принять руку моего сына — и ухожу... Теперь — как тебе совесть подскажет... Сделай его своим братом, будь ему хранителем...
Волю отца Джагсира Дхарам Сингх тоже исполнил. Он никогда не смотрел на Джагсира только как на издольщика. И хотя теперь, постарев, он все больше отходил от дел, передавая их Бханте, Джагсира он не оставлял. Не раз уже Бханта ударялся в споры с отцом, намереваясь отобрать у Джагсира его четыре вигхи, однако Дхарам Сингх твердо стоял на своем:
— Ты, сынок, не забудь: мы не знаем, чей хлеб едим. Кипятком пожара не устроишь. На таких умников, как ты, бог с небес глядит, и ты ведь не знаешь, что он о вас думает. Спесь пучит, а смирение возносит. Что посеешь, то и пожнешь.
Бханту бесили эти нравоучения. Люди душатся из-за пайсы, а его отец отвалил какому-то издольщику четыре вигхи земли! Здоровые, сильные парни не гнушаются ничем, лезут в любую кабалу, лишь бы их взяли в долю, а отец его отдает этому змею, этому выжиге четвертую часть урожая!
Обо всем этом думал и передумывал Джагсир, пока добирался до своего поля. Теперь же, оставив быков на меже возле дороги, он направился к дереву тахли, под которым стоял сложенный из камня поминальный столбик — мархи. Джагсир достал из кошеля несколько зерен риса и комок патоки и, возложив свою жертву на мархи, склонился перед ним. Когда лоб Джагсира коснулся каменной кладки, в ушах его вдруг зазвучал ровный голос отца: «Поставь мне под этим тахли поминальный столб и всегда заботься о моем дереве».
Из-за этого поминального столба и тахли Джагсиру житья не было от Бханты. Разве природный землевладелец, сын землевладельца, может терпеть на своем поле мархи какого-то издольщика? Только Дхарам Сингх и спасал.
3
Здесь и далее при обращениях имя собственное меняет форму: Дхарам — Дхармиа, Сингх — Сиан, Джагсир — Джагсиа, и т.д.