Стою и знаки на окне черчу:
Антарес, Сириус, Капелла, Альтаир.
О, как бы ужаснулся мир,
Когда бы вдруг узнал, что я хочу!
Я заблужусь в узорах на окне,
Я на крылатом улечу коне.
В смешеньи звезд и снежного огня
Который век не достает меня.
Что я хочу? Стою и хохочу.
И это отражение мое
Терплю, как поражение свое.
О, если бы я знал, чего хочу!
Танцевать, танцевать до упаду
От рожденья до судного дня.
По Адаму и Еве родня
Мы друг другу меж войн и парадов.
Чтоб не слышать, как время спешит,
Мы шагаем со временем в ногу.
И снежок, что следы порошит,
Как посланник от мира иного.
В пашем ганце и смерть и любовь.
Пусть обнимутся истина с ложью.
Как смешалось сияние лбов
С белизноюу хоженной кожи.
Танцевать, танцевать, до упаду.
Если пить и любить — так до дна.
Просто жизнь нам досталась одна —
Ну порадуй себя, ну порадуй!
Потому что все наши дела
До смешного похожи на танец.
Те же души и те же тела,
Тот же блеск, а точней, тог же глянец.
В этом чапцс и смерть и любовь,
И кружение белого снега,
Словно сорок библейских хлебов
Безнаказанно падает с неба.
Танцевать, танцевать, до упаду.
Мы вдвоем: я — один, ты — одна.
Роль заучена, сцена видна.
Ну скажи, почему ты не рада?
Ради бога, не надо огня —
Никакой из огней ни к лицу нам,
Словно кто-то глядит из окна,
Под которым мы вечно танцуем.
Все равно только смерть и любовь
В сочетаньи становятся жизнью
И теряет рассудок любой,
Отраженный оконною призмой.
Танцевать, танцевать, до упаду,
Осторожно потрогать карниз
И не выдержать долгого взгляда.
Задыхаться от крика «не надо!»,
Танцевать, танцевать… Oтвернись.
Занавес
Занавес открыт. Помост у задника представляет собой крышу, за которой видна панорама летнего города. Звучит песня.
Мой город, в котором впервые увидел я свет,
Где все потеряю, пожалуй.
Живу и не знаю, люблю я тебя или нет.
Наверно, люблю, если не уезжаю.
Каков этот город, и жизнь такова:
Чужие дома, пустыри, перекрестки.
Но рад, что любовь на пустые слова
Растрачивать мне не придется.
Мой город, в котором все было со мной в первый раз
И, видимо, будет в последний.
Каким бы ни стал ты, каким бы ты ни был сейчас,
Хвалить и бранить я тебя не посмею.
Я выйду из дому в пургу тополей,
Чтоб древнею пылью твоей пропылиться.
Как жаль, что с годами мне все тяжелей
В кварталах твоих заблудиться.
Мой город, в котором когда-то не будет меня,
Не будет, как не было прежде.
Но все-таки рад, что таким тебя знал только я,
А ты не останешься тем же.
Когда на твоих перекрестках часы
Смеются в глаза запоздалым прохожим,
Я вдруг понимаю, что все же твой сын —
С годами с тобой мы все больше похожи.
Мой город, в котором смешались тоска и гульба,
Бог, правящий мной, я тебя не исправлю.
Но счастлив я тем, что оставлю тебя
Другим, а не просто оставлю.
На крышу поднимаются Поэт и Дьявол
Поэт. Зачет ты притащил меня сюда?
Дьявол. Затем, что падшего всегда тянет наверх. Там внизу — бездна. Бездна, называемая жизнь. Взгляни — она пышет жаром, словно только что испеченный пирог. Так и хочется перешагнуть и упасть, и впиться в него всем телом. Но, увы, там, внизу, сам становишься частью этого пирога.
Поэт. И ты отхватил себе кусок по вкусу, чтобы сожрать здесь, в уединении?
Дьявол. Сожрать? Нет, это по вашей части: одни жрут друг друга, другие самих себя. А я, как и ты, всего лишь пекарь. Но ты печешь в собственном воображении, а я — в действительности. Мир несовершенен. Сколько еще придется вложить труда, чтобы переделать его.