Четыре вещи потому, говорив наш геродотнутый10 Маммон Луйюс11 в своем великом старом историоруме12, написал около Бориорума13, синючшей14 книги в бейла15 анналах, ч.в.16 в Дюфлинарски17 нигда блюдо сгинуть пок верескдым и сорнятучи Эйре18 остро блюда покровить. И вот они теперь как тут, высечь твердо их. Ч. Частости! Унум19. (Aдар20.) Бульбинбосс21 взобрался на олдермена22. Ай, ай! Дуум23. (Низам24.) Башмак на бидной старой женднище25. Ах, хо! Триом26. (Тамуз27.) Рыжеватой мэйди, о'брайн28 а'невесте, быть пиканутой. Бомжой, бомжой! Кводлибус29. (Мархешван30). Перро будет не увесестей стойки столба31. И так. И все. (Суккот32).
Итака, как лентяев ветр перевирачивая страницу на странице, пока иносенс33 с анаклитом играют в пучеглазный антипоп, листы живых в шниге деяний, анналы сами по себе задавая темп циклам событий великим и национальным, служат легкопаемо причиной как тому быть.
1132 Р.Х. Люд похож на эмметов34 или мурашек бредят по земликому шерохому Вальфиску35 что лежал в Ручейке каком-то. Коровые пузырёвы ноя в Убланиуме36.
566 Р.Х. В ночь Огнидов этого года после потопа одна пезряшливая карга что имелкала прочную скоробность дляб тащить мертводерн с блотного мудозера под суростью своего Киша пока шарилась она дляб удовлетрусить свое коропытство и клянусь своей душалью но нашла она себе паинькуль смуглых ханжаков и иллегантных ботинок, так богатых аропатом. Мутные дела в Барьерфорде37.
(Молчит.)
566 Р.Х. В ту пору там выпало что одна бронзолоконная дамочка горевала (собраласолясь38!) потому что тот Лащенка ее любимец был похлещен у ней о́гром Певропом Пиусом39.
1132 Р.Х. По два сына в час рождались пока гудмана и его страдьмы. Сыновья эти звали себя Кэдди и Примас. Примас был каракульным и муштровал весь честной люд. Кэдди ходил в Таверну и написал о войхне и мари. Кробухи́е слова для Дублина.
Где-то, по-родимости, в джиннеблийской дыре40 меж предилювиозным41 и аннадоминирующим42 копиист должно быть сбежал со своим свертком. Козлявый потоп поднялся или лось предъявил ему или султрап всемиургный от всемонаивысочайнейшего эмпирейского (гром, в сумме) землеспряжения или датцы чужорливые трахнули по поклитому дверню. Писарецид тогда и там бывает отвращенным по стариков кодексу с пенёй покрываемой девятью марками или шестипильками в металице ради труда его шлака тогда как будет то опять и снова у нас в аррьере ариев эры, в качестве растрельтата военной и гражданской схватки, что одного гинекуру43 прики́довели на эшафот за взятие той же самой пени суммы тайком путем сованья носа в ящики его соседа сейфа.
Теперь в конце концов это приискусстнутое и пелегромное или возмукающее или читкое подымим мы наши уши, глаза тьмы, от какого тома Либер Ливидуса1 и (тох!), как возмирно миронично, сумратные дюны и смерцающиеся прогалины, самонятется бред нами во́тчизны нашей равнина! Тощий под кедром пастырь лежит со своей крюкой; молодой чолень при челани сестре щипет на возвратившихся зеленях; междев ее качающихся листников троеведница стимухлюет смирение; небод вечносеры. И вот так, тоже, ослиную ушность. Со стычек Медведона и Волосача подзернышники2 оставались в Баллимуне3, мракскусная роза повыжегнала Козлотунские изголоди, двигубы сжали рвесте их у сладкого Руща4, городандия огоньколец, кобелючка и краснолючка вычестрилили майдолины Нокмаруна5, и, пусть и лишь б их за пояс, в течении хилиады перихелиганов, Форморы выебритли зужб Датчанам и Волопсы были изыдены Поджукателями и Джойнцы возвели хвалтуру к Нёбеусам зиждя на зыбях и Мал но'Зелен — детсный отец Города (Годично! Годично! И смехалёзы!), эти пактскрепляющие петлицы всё квадрилились сквозь века и дымок сейчас дымесся до нас, свеж и соткан-из-одних-улыбок как, в канун Убейвсехто.
Выболтанцы5* со своими языречьями тщетны всё были (конфузий держи их!) они ни были и шли; душёвые душманы были и гуигнгномовые содромы были и миловидные нервожки были и палеву фаянсы6. Мужжи оттаяли, клерки зашебушептлись, блондин поискал брюнетки: другого человать ты можешь, милочная Керри пигги7?: и дункледамы7* противовстретились с друзлыми чертелями: детвора под аркой8, ты придублик? И они оскорбросились друг на друга: и сами они пали. И все еще в ночноящее время и ночным-ночно все дерзкие флорки полей робким фавным любовникам только и говорят: посорви скорей меня чем я увяду к тебе! Выерви меня пока я рдеюсь! Ну возмайно они и губуд, вот брак брак, чрезвидно краснеть, обручестное слово! Ибо поговорка эта стара как холм. Кымой кинта одно китновение в холможке (разве не клявдой я вам тут увираю?), чтоб иметь плавники и ласты что мерцуют всем телом. Тим Тиммикан тимпнул ея, тамкочный Там. Нищеанство! Нищанство! Блохошка!