Серега. Ты, Наташка, садись. Тут водку на халяву разливают. Калу заодно помянем.
Продавщица (садится). Дохните как мухи, а мне долги ходить собирать. (Замахивается кулаком.) Только попробуй коньки откинуть, не рассчитавшись за сигареты!
Ей наливают водки, но она не притрагивается до тоста.
(Увидев Гребешкова.) О! И этот здесь. Вот где должников нужно искать – на поминках!
Мухомор (Шмакею, Ак Колаку и Гребешкову). Эй! Чего сидите как отдельное государство? Водку без нас прикончить решили? Передавайте сюда! Ишь!
Шмакей. Пока водка не закончилась, хочу тост сказать. (Встает.) Тост за упокой души братца моего, одноклассника бывшего…
Продавщица. Знаем мы, чем твои тосты заканчиваются. Опять мордобой устроишь, и всех нас по участкам заберут, как десять лет назад.
Шмакей. Помолчала бы! Все ты знаешь. Я, между прочим, из-за вас, баб-дур, с ментом тем сцепился.
Нина. Ты не дерзи, Шмакей. Думаешь, морда в наколках – так теперь крутой стал?
Мухомор. Хай не лазит, когда мужик говорит. И ты не лазь.
Шмакей. Царствие небесное. (Пьет.)
Все пьют, кроме Гребешкова – тот жует капусту. Шмакей садится.
Ак Колак. Так ты, Шмакей, за что срок мотал?
Шмакей. Заколол мента, который приехал разнимать драку с одним гусем, что бабу мою ущипнул. Живым остался гад, а мне «десяточку» дали.
Зинаида (всхлипывает). Ой, горе!
Шмакей. Налейте водочки вдове.
Нина наливает Зинаиде водки.
Ак Колак. Меня кстати Ак Колак, а вообще Артур. Я тоже срок мотал. Трех гусей украл – мне пятак дали. Представляешь, – пятак! – за трех худых гусей! Фермерские оказались. А фермеры люди нынче не простые. С одним, я помню, когда-то мальчуганами яблоки воровали в соседском саду. А сейчас проезжает мимо на своей крутой тачке, и смотрит на меня, сморщив рожу…
Серега. А я тоже из-за этого гаденыша чуть не погряз. Кукурузу украл Крысеныш. (Пьет.)
Продавщица. Да коль жрать ему нечего, что ж ему делать-то? Что ж брал-то ты его… как это?.. в опекуны?
Серега. А бабки за него дают – вот и взял! И вообще – не подслушивай.
Продавщица. Душа болит за покойного Михайло, что сын голодает.
Серега. Коль душа болит – забирай себе.
Ак Колак. Кстати, о покойном. Я тоже хочу тост. (Встает.)
Нина (Мухомору). Положь на стол! Рюмку положь на стол говорю. Ты харю свою видел? Глаза по разные стороны разошлись, а тебе все мало.
Мухомор. Ты, баба, молчи. Здесь я мужик!
Нина. Я те покажу «мужик». Положь казала рюмку!
Ак Колак. Вы дадите мне слово сказать?! Я покойника хочу помянуть. Соседа нашего – Калу. Хороший был мужик. Давайте поднимем тост4 за упокой души. Не чокаемся.
Все пьют, кроме Гребешкова – тот все еще силится. Молчание. Слышен хруст огурцов, капусты.
Я тут подумал. А что, у Калы кроме Зинки родных и близких нет?
Нина. А мы шо? не родные ему шо ль? Мы соседи его. А Зинку мы в обиду никому не дадим. (Целует Зинаиду в висок.) Пусть спит спокойно.
Ак Колак. Родственники должны ведь быть?
Продавщица. Ой! так говоришь, будто он хоромы царские оставил.
Мухомор. Оно верно. Жил бы в хоромах – родственники как мухи на навозную кучу слетелись бы. А он кто?
Гребешков. Язва общества.
Зинаида. Его самоубийцей нарекли. Сказали, что сам себя угробил водкой.
Нина. В таком случае все мы самоубийцы: пьем каждый день и убиваем себя. Что же теперь? Нас тоже отпевать не будут?
Гребешков. С точки зрения медицины, человеческий организм…
Серега. Молчи, профессор.
Зинаида. У нас другой случай: самогон его же рук.
Шмакей. Так что же? Не отпели?
Зинаида. Нет. Священник так и сказал: «Коль денег нет, так похорони как самоубийцу».
Шмакей. Не хорошо. Не правильно.
Ак Колак. Я соглашусь со Шмакеем. Людей, от чего бы ни умерли, нужно по-человечески хоронить. И не важно, какой они веры.
Продавщица. Как же ты бессовестно поступила, Зинаида. Продала бы свою золотую цепочку – отпели бы его по-человечески.
Зинаида. Ах, оставьте! (Плачет.) Денег не было, говорю же! А цепочку оставь в покое – моя она.
4
Некорректная формулировка. Тост, как правило, произносят. Ак Колак, вероятно, неверно выразился.