Квартира встретила их трезвоном телефона. Гликерия подошла было, хотела снять трубку - и вдруг испугалась, отдёрнула руку, посмотрела на Сашу потерянно.
Звонили из больницы.
- Мы вам с самого утра звоним, никак дозвониться не можем, у вас не отвечает никто, - требовательно сказала трубка. - Кто у телефона? Вы родственница?
- Знакомая, - соврала Саша. - Что им передать?
- Передайте, пусть приезжают. С паспортом.
- А зачем? Ему легче? Он в сознании? Что привезти? - заторопилась Саша. Но в трубке помолчали и повторили:
- Вам же сказали - паспорт. И деньги. И костюм пусть привезут.
Саша глупо спросила: «А зачем - костюм? Его... уже выписывают?» - В трубке молчали. Саша вдруг поняла, о чём они молчат. Положив трубку на рычаг, бессильно прислонилась к стене и посмотрела на мать.
- Мама... Не простил нас Спаситель. Не помог. Одни мы с тобой остались.
Поминки. Часть 6-я. Прости меня, папа!
======== «Женщина моей мечты» ==============
... Это из-за них он умер. Дал же бог родню, врагу такой не пожелаешь! - повторяла мать.
- Мама, они не виноваты. Они просто такие, какие есть...
- Нет, виноваты. Я знаю, - не соглашалась мать. - Он всю жизнь мучился, что - ни отцу, ни матери не нужен. Из-за этого и умер, переживал очень, обижался. Он и женился-то на мне - им назло. Они против были, и мать его, и отец. А тебя маленькую - знаешь, как называли? Ты их стеснялась, боялась на руки идти - словно чувствовала что... Вот и говорили про тебя - дикое отродье.
- За что они меня так?! Я маленькая была, виделись не часто, я к ним просто не привыкла, неужели они не понимали... Почему они так? - оторопела Саша.
- Да всё потому же, - горько усмехнулась Гликерия. - Сердце у меня больное, с молодости. Аритмия. То галопом скачет, будто за ним кто гонится... то не бьётся почти, как мёртвое. Болела я тогда... Так-то ничего, а как прихватит - свет не мил. В больнице лежала часто. Да ведь сердце новое не вставишь. И работать не могла, как все, на полставки только. Вот отец и работал всю жизнь за двоих. И всю жизнь ему родня в уши дудела: зачем она тебе такая? Она ж больная, что тебе в ней? - Красивая, конечно, никто не спорит...да красой ведь сыт не будешь. Развелся бы, нашел бы другую, здоровую...
Только отец твой на уговоры не поддался. В больницу ходил ко мне, навещал, и на работе не скрывал, что у невесты сердце больное. Зато, говорил, красавица, другой такой не найти. Я тогда красивая была...
- Ты и сейчас красивая, - сказала матери Саша. Гликерия не поверила, махнула рукой...
«Не знает, какая она сейчас, не помнит, какой она была...» - горестно думала Саша. А вот она, Саша, помнила. Оставшись дома одна, каждый раз доставала из шкафа папку с семейными фотографиями (у них никогда не было альбома для фотографий, всегда - эта папка). Фотокарточки лежали в конвертах и без конверта - россыпью. И на всех - мама была молодая, с блестящими глазами и белозубой улыбкой на матово-смуглом лице, невозможно, неправдоподобно красивая! И отец ей под стать: черноволосый, черноглазый, весёлый. Он любил фотографироваться, и всякий раз - с каким-нибудь вывертом.
Вот папа сидит за роялем (он не умел играть, он и нот не знал даже!) - расфранченный и томный, длинные красивые пальцы касаются клавиш, на пюпитре - какие-то ноты... А вот другая фотография - отец с ружьём, на плечах медвежья шкура, в глазах застыл азарт. Снимок сделан на даче у приятеля, заядлого охотника. Сам же отец на охоте никогда не был, даже рыбу не ловил, для него существовали только шахматы.
А вот он - с разноцветным зонтиком, держит «под ручку»... статую женщины с веслом. Это он на стадионе фотографировался, - вспомнила Саша. «Женщина моей мечты. 1958 год» - папиным четким почерком написано было на обороте. Саши тогда не было на свете - она ещё не родилась. Мама с папой только собирались пожениться. В том далёком, давно прошедшем году, они были молоды и счастливы, и впереди у них была - вся жизнь.
А вот ещё один снимок: отец сидит за столом, щедро уставленным всякой-разной снедью. В одной руке рюмка, в другой - вилка с наколотым на неё солёным огурцом. Отец любил пошутить. А пить не умел совсем, "для счастья" ему хватало четырёх рюмок... Отец об этом знал, и Саша никогда не видела его пьяным.