- Лучше бы он пил, - с горечью думала Саша. - Не держал бы всё в себе, может, был бы жив сейчас!
Саше вспомнился тот вечер - последний вечер в жизни отца... Если бы она тогда не заливалась соловьём, хвастаясь «трудовыми успехами», отец рассказал бы маме о том, что с ним случилось в тот день на работе, и они бы что-нибудь придумали - утешительное. Но папа ни о чем не стал рассказывать. Из-за неё, Саши, не стал! Если бы она оставила их вдвоем, ушла бы к себе... Но она не ушла. Это из-за неё случилось с отцом, из-за неё он умер!
- Это из-за меня он умер! - вдруг сказала Гликерия. - Работать мне врачи запрещали, а что моя пенсии по инвалидности? Кошке на молоко не хватит... Вот он и вкалывал с утра до ночи. Вот он и не выдержал. Что-то там у него случилось на работе, он так и не сказал. С начальником не поладили, или ещё что... Я к нему и так, и этак... А он всё молчит! - Гликерия отвернулась к окну, вздохнула прерывисто, сдерживая слёзы. - Если бы я работала, он давно бы ушел из своего НИИ, нашел бы другую работу... Может, и не случилось бы беды, обошлось бы.
«А может, не обошлось...» - подумала Саша. Но сказала другое:
- Это называется атрибуция. Мы в институте учили. Человеку свойственно винить себя в смерти близких, потому что нам кажется - находясь рядом, мы можем что-то сделать, как-то помешать, предотвратить...
Саша всё говорила, говорила, Гликерия слушала дочь и молча кивала головой.
- На самом деле мы ничего не можем, а нам кажется, что можем. То есть - мы могли бы сделать, а ничего не сделали, и во всём виноваты мы одни, только мы! - путано закончила Саша.
- А ты считаешь, что это не так? - вдруг спросила мать.
Саша вспомнила институтские лекции, на которых всё было понятно и предельно ясно. Но безликое слово «атрибуция», становясь реальностью, пугающе менялось. И вопреки строчкам учебника, Саша считала себя виновной в смерти отца. Только себя!
=============================Ночной разговор=============
В доме напротив давно погасли огни, давно наступила ночь - долгая, беспросветная февральская ночь. А они всё сидели за столом, покрытым стёршейся старой клеёнкой (как же можно выбросить её, что же тогда - останется?), в который раз задавая себе вечный вопрос: кто виноват? В который раз пытаясь докопаться до истины. Словно они могли вернуться в прошлое, в тот чёрный памятный год, вернуться - и сделать что-то очень важное, что-то необходимое, чего не сделали тогда. Знать бы только - что?.. Отец смотрел на них с портрета и улыбался...
- Иди, ложись, мама. Поздно уже, - сказала Саша. Гликерия послушно поднялась из-за стола.
- А ты?
- Я сейчас. Посуду помою и лягу. Ты ложись...
Оставшись одна, Саша пристально вглядывалась в портрет отца. Ей показалось, что улыбка у папы стала другой - юной, мальчишеской, а в чёрных весёлых глазах искрились задорные смешинки. Папы больше нет и никогда не будет, он навсегда останется в папке со старыми фотографиями. Саша любила его - того, из юности, беззаботно-счастливого, каким он был когда-то давно, когда Саша ещё не родилась...
Саше не хватало отца, вот уже восемь лет - не хватало. Правило «время лечит» почему-то не срабатывало. Не лечило! Саше было плохо без него. А папе? Где он сейчас, как ему - там? Скучает, наверное, по ним... Саше не хотелось, чтобы папа скучал, чтобы ему было тоскливо и горько, как сейчас Саше, чтобы он мучился и сожалел. Она потихоньку верила, что папа теперь - в далёком 1958-м году, молодой и счастливый, вместе с такой же молодой и ослепительно красивой мамой. Под ослепительно голубым безоблачным небом, в никогда не кончающемся, вечно длящемся лете.
Вот придумают когда-нибудь машину времени... Или хотя бы калейдоскоп. И можно будет убедиться... Но Саша и так знала, что всё так и есть, что папа - живой... Живой. Глаза заволокло слезами, и ей почудилось вдруг, что отец озорно подмигнул с фотографии:
- Здравствуй, дочь! О чём же ты плачешь, я же с тобой, посмотри! Я с тобой, значит, всё хорошо... Всё будет хорошо, я тебе обещаю!
- Прости меня, папа, - захлебнувшись слезами, прошептала Саша. - Прости!
Но некому было - прощать.
Саша не успела додумать эту мысль, как вдруг... услышала голос отца:
- Ну, что ты? Что ты, доченька? Ты ни в чём не виновата, и не надо плакать. Вытри слёзки и пойдём с тобой умываться, - ласково приговаривал папа. Он всегда так делал, когда она плакала: не тратя слов, брал дочку за плечи, отводил в ванную и, отвернув до отказа холодный кран, совал головой под струю. Саша пыталась протестовать, но отец крепко её держал. Так что на слёзы не оставалось ни времени, ни сил.