Мужчины компанейски весело общались в «курительной», их жёны хозяйничали в кухне, гремели посудой, радовались, что они наконец в тепле и на все лады проклинали холодный март. Проклинали, впрочем, беззлобно и даже весело. Саша на них не обижалась: пусть радуются, у них ведь никто не умер, у них нет горя.
Саша не обижалась, но ей отчаянно хотелось остаться одной. Хотелось вышвырнуть из дома эту нежданную и незваную «родню», которая слетелась в их дом как вороньё. Но она молчала, потому что - надо было молчать. Вышла в коридор и уткнулась лицом в мамину шубу, чтобы никто не видел её слёз. Ноги ныли от усталости и просили пощады, но Саша упрямо стояла, вцепившись пальцами в мех, не желая возвращаться в комнату, чтобы не видеть улыбок на лицах, которые при появлении Саши сменялись притворной скорбью. Не слышать дежурные соболезнования от людей, которым нет до неё дела. Нашелся подходящий повод для встречи, вот и приехали - повидаться.
Она не помнила, сколько прошло времени. Мир перестал существовать, жизнь потеряла смысл, сердце не вмещало утраты, горечь разлуки захлестнула сознание, не позволяла думать, не позволяла чувствовать.
Чужие незнакомые руки обняли её за плечи, усадили за поминальный стол. Саша послушно выпила всунутую в пальцы рюмку и непонимающе уставилась на стоящую перед ней тарелку с закусками. Ей казалось нелепым, невозможным, что все с аппетитом едят, звякая ножами и вилками и тихим шепотом прося передать то или иное блюдо. Весь вчерашний день Саша с матерью готовили, варили, пекли и жарили, от аппетитных запахов кружилась голова, но Саша не могла проглотить ни кусочка.
И сейчас не могла, хотя с утра не завтракала. Да и вчера, кажется, не обедала и не ужинала - зачем? Ей совсем не хотелось есть. Хотелось умереть, как папа, но умирать было нельзя - ведь тогда мама останется совсем одна.
В Сашиной голове стучали маленькие бойкие молоточки: «Вот и всё, вот и всё, папы нет, больше нет». От этого назойливо-беспрерывного стука она плохо понимала, о чём говорят за столом: думала, что всё это ей кажется, что это галлюцинация: не могли они такое говорить, не имели права!
Об отце, впрочем, говорили мало: в том смысле, что он был хорошим человеком («Был и нет, был и нет, и не жди, не придет» - выстукивали молоточки), заботливым сыном и любимым племянником своих многочисленных тётушек и дядюшек. Со слов родни получалось, что Сашиного отца любили и души в нем не чаяли, но Саша знала, что это неправда. Ей хотелось встать и сказать им об этом, но она взяла себя в руки и - не встала, не сказала. Сидела, невидяще уставясь глазами в стол. В горле застрял сухой шершавый комок, глаза застилали слезы, в голове стучали молоточки...
=======================================Тошенька =========
Когда Антонина Федоровна звонила по телефону, отец делал страшные глаза, мотал головой и просил сказать, что его нет дома. Если же трубку снимал он сам, то бодро и радостно говорил: «Здравствуй, мамочка!», после чего полчаса выслушивал жалобы матери на здоровье, которому можно было позавидовать, и «стеснённость в средствах», как деликатно называла мать просьбу о деньгах.
Эта самая «стеснённость» была у них, а не у бабушки Тони, которая смолоду не работала, хотя у её мужа было больное сердце, а детей в семье было двое. Сашин папа, старший сын Антонины Федоровны, учился в вечернем институте и работал на двух работах, потому что ему надо было содержать семью - жену и двухмесячную дочку. Но Антонина Фёдоровна без всякого стеснения требовала с него денег.
Папин младший брат постигал науки на дневном отделении Бауманки, Сашиному же отцу было сказано, что двоих родители «не потянут», об учебе придется забыть, придется работать. Но Юра хотел учиться, и тайком от родителей подал документы в вечерний вуз. Вступительные экзамены он сдавал тоже тайком. Родители были поставлены перед фактом, но поздравлений не последовало.
- Брату надо помогать, - втолковывала мать старшему сыну. - Ты же знаешь, мы втроём на одну зарплату живём и на Тошину стипендию.
О том, что семья её старшего сына тоже живёт на одну зарплату, Антонина Федоровна не вспоминала. Для неё существовал только Тошенька - младший и любимый сын, который был на четыре года моложе Юры и считался маленьким, а Сашин папа с четырех лет считался «большим».
Тоша родился в 1941 году, когда началась Великая Отечественная война. Жить было трудно, и Антонина Федоровна решила проблему: отвезла четырёхлетнего Юрика в Суздаль, к сестре Маше, которая жила в собственном доме с садом и огородом, и могла прокормить племянника. Мальчик прожил у неё четыре страшных военных года. Он отчаянно скучал по родителям, хотя бездетная Маша отдала племяннику всю свою нерастраченную любовь и заботу. Она до сих пор считала Сашиного отца своим сыном, хотя племянников у неё было семеро.