Сильвия Руджеро была очень красивой женщиной. Но ее дочь, даже одетая в темную, свободного кроя одежду, затмевала ее, как безупречный алмаз затмевает дешевый страз.
В Равенне было что-то… И дело не только в ее лице, которое притягивало его, как магнит, так что ему приходилось делать над собой усилие, чтобы не смотреть на нее. Дело было в элегантности и изяществе, которые контрастировали с ее низким, чувственным голосом и воинственным поведением.
Стоя лицом к лицу с Равенной, он упивался пьянящим волнением от непосредственной близости. Было что-то очень чувственное в ее воинственной позиции, в ее взгляде, когда она бросилась на него.
Впервые в жизни Джонас, предпочитавший планировать собственные удовольствия, задался вопросом: а что кроется за такой импульсивной, необузданной страстью? Не только гнев, но и…
– Ты меня слышишь? – Равенна щелкнула пальцами прямо перед его носом.
– Хочешь знать, что наделала твоя матушка? – Он с легкостью отогнал от себя непрошеные мысли и сфокусировался на своем гневе. – Она украла деньги. Мои деньги.
Он с удовольствием наблюдал, как расширились зрачки Равенны. Его раздражало, что она защищает свою мать, хотя они оба знали, что та из себя представляет. Как сорока, положившая глаз на блестящую безделушку, она украсила свое гнездо с помощью богатства его отца.
Джонас вспомнил тот день, когда неожиданно вернулся домой из Лондона и застал экономку в комнате своей матери, примерявшую фамильное колье с сапфирами перед зеркалом. Вместо того чтобы смутиться, она лишь рассмеялась, сказав, что ни одна женщина не устояла бы перед искушением примерить такую красоту. Она спокойно положила колье обратно на туалетный столик и как ни в чем не бывало начала взбивать подушки.
– Нет. – На этот раз низкий голос Равенны прозвучал так, словно она находилась в глубочайшем шоке. – Она бы этого не сделала.
– Серьезно? – хмыкнул он.
– Абсолютно. – Уверенность в голосе Равенны заставила его повернуться к ней. Она была бледной как мел и чертовски злой.
– Тогда как ты объяснишь тот факт, что она подделала подпись отца в чековой книжке, к которой она даже не должна была иметь доступ?
– Почему ты обвиняешь в этом мою мать?
– Ни у кого другого не могло быть доступа к чековой книжке. Пирс надежно спрятал бы ее, уж поверь мне. Уверен, если мы обыщем квартиру, то обязательно найдем ее.
– Никакого обыска не будет! Даже если книжка здесь, кто сказал, что подпись поддельная? Его почерк мог измениться, когда он заболел.
– Было бы очень удобно, правда? – Джонас покачал головой. – Но все же подпись поддельная. Иначе как ему удалось обналичить чек на следующий день после своей смерти?
– Я тебе не верю, – в ужасе прошептала Равенна.
– Мне все равно, веришь ты мне или нет, – сказал Джонас, но это было ложью. Ее слепая вера в невиновность Сильвии сводила его с ума. Возможно, потому, что сам он никогда не испытывал ничего подобного со стороны собственных родителей. Почему она так яростно защищает женщину, которая этого не заслуживает?
Пирс всю жизнь манкировал своими родительскими обязанностями, у него всегда были причины для того, чтобы не возвращаться из Лондона домой. Что касается матери, Джонас искренне считал, что она его по-своему любила. Но она была настолько зациклена на своем разочаровании в мужчине, который женился скорее на ее наследстве, чем на ней самой, что едва ли обращала внимание на сына.
Джонас сунул руку в карман и вытащил ксерокопии чеков.
– Взгляни. – Он протянул бумаги Равенне. – Я никогда не лгу.
И действительно, в отличие от отца, всегда ловко манипулировавшего фактами ради собственной выгоды, Джонас был предельно откровенным.
Равенна судорожно сглотнула и протянула руку, чтобы взять бумаги. Она опустила взгляд и посмотрела на ксерокопии. Бумага зашелестела, словно откуда-то вдруг подул ветер, и Джонас заметил, что у нее дрожат руки. И в тот момент чувство вины затмило его мрачное самодовольство. Он понял, что выместил свою злобу на Сильвию на ее дочь.
Желудок Джонаса неприятно сжался, когда он посмотрел со стороны на свою стычку с Равенной. Даже несмотря на свою решимость заставить Сильвию заплатить за все, что она сделала, он вел себя глупо. Он наступал и требовал, в то время как можно было просто спокойно обо всем расспросить. И хуже всего то, что он был слишком занят собственными переживаниями, чтобы понять, что это станет для Равенны настоящим шоком.
– Может, присядешь? – Слова, слетавшие с его языка, были резкими, как пули, от отвращения к себе самому.
Она ничего не ответила, просто стояла, опустив голову, и смотрела на бумаги в своих трясущихся руках. Черт! Джонас наклонился к ней, пытаясь рассмотреть выражение ее лица, но увидел лишь плотно сжатые челюсти и абсолютно пустой взгляд.