Модная, черная «девяносто девятая» резко тормознула у тротуара на окраине Назрани рядом с неторопливо идущим человеком — и человек отшатнулся, падая на тротуар и выхватывая пистолет.
Опустилось стекло — но вместо автоматного или ружейного ствола в нем показалось лицо. Лицо рано поседевшего мужчины с жесткими, черными глазами.
— Тащ подполковник, ужинали сегодня? Если нет, то приглашаю…
Чеченец — ловко, словно ему и не было за пятьдесят — встал с тротуара, не отряхиваясь и не отводя от машины и человека в ней ствола своего пистолета. Прохожие — привычные ко всему за последнее время — старались как можно быстрее уйти.
— Тебе что нужно?
— Покушать. Поговорить. Садитесь назад, там нет никого.
Это было жестом доверия — ни один опытный человек, сидя на переднем сидении машины, не пустит на заднее врага…
Подполковник спрятал пистолет. Сел в машину, сильно хлопнув дверью. Машина отъехала от тротуара. В салоне было жарко, поставленный на приборную панель вентилятор не мог разогнать жару. На внутрисалонном зеркале висели самодельные четки из дорогой породы дерева и небольшая табличка из дерева на медной цепочке — примерно как русская икона. На ней — была выжжена и достаточно искусно рука с поднятым вверх указательным пальцем и надпись арабской вязью. Надпись гласила — Аллах Акбар!
В магнитофоне — хрипел Тимур Муцураев, который в то время был еще мало кому известен. Это потом его стали называть «Чеченским Высоцким».
Подполковника — ничего это не обмануло. Он знал, что хозяин машины — истинный хамелеон, русский, выросший в Грозном и имеющий большие счеты с чеченцами. Очень большие, идущие еще с подросткового возраста счеты.
— Куда мы едем?
— Люди шашлык пожарили. Вино привезли. Меня пригласили. А разве не сказано: «Любой дар Аллаха удваивается, если разделить его с другом»?
Теплов — а это был именно он, постаревший, но все же он — сидел на правом переднем сидении, пассажирском. На водительском — был молодой человек, крепкий, едва помещающийся за рулем, футболка едва не рвалась под напором мускулов. У него не было усов, но была короткая бородка… и подполковник милиции Иса Гурдаев понял, что это — не чеченец, а тоже русский. За долгие годы противостояния русские тоже кое-чему научились…
Судя по тому, как шла машина — Гурдаев понял: сбрасывают хвост. И — откинулся на сидении, вверив свою судьбу одному лишь Аллаху…
Дом, куда их пригласили на шашлык — был не в самой Назрани, в селе Плиево недалеко от города. Дом был богатым, таким, какие строят местные бандиты и чиновники — и те и другие не слишком то сильно отличались друг от друга по методам работы и степени праведности. Широкий, типично кавказский дом, два этажа, толстый кирпичный забор. На входе — автоматчики, молодые, все как один в дорогих американских противосолнечных очках, в которых красиво отражается заходящее солнце. Весь двор замощен плиткой, но ни фонтана, ни павлинов нет — это значит, что владелец дома человек богатый, но недостаточно влиятельный в политическом смысле. На стоянке перед домом уже стояло несколько машин, все дорогие, престижные, девяносто девятая тут была совсем не к месту. Вкусно тянуло дымком…
— Володя, подожди здесь… — бросил Теплов, выбираясь из машины. Гурдаев с удовлетворением отметил этот факт — хватка старого пса-разыскника никуда не делась…
Вместе с Тепловым они прошли по мощеным дорогой красной плиткой дорожкам, мимо вооруженных автоматами людей и вышли на задний двор дома. Там — на специальной, посыпанной песком площадке еще не свернулась кровь только что зарезанного барана, а первые шампуры с его мясом — лежали на мангале и кто-то — махал фанеркой, раздувая угли…
Человек, по возрасту примерно равный Гурдаеву — повернулся к ним. До этого — он смотрел на кровь, на мангал — и казалось, что в его глазах до сих пор тлеют угли костра.
— Салам алейкум, Михаил… — сказал этот человек и не протянул ему руку, что лучше всего говорило об их взаимоотношениях.
— Салам алекум, Салман. Это Иса. Хороший человек…
— Салам алейкум.
— Салам алейкум.
На Кавказе — понятие «хороший человек» было всеобъемлющим и исчерпывающим.
— Прошу к столу. Преломим хлеб, выпьем вина. И поговорим…
Шашлык подоспел минут через десять. К нему — была зелень, грузинское вино и тонкий, армянский лаваш — настоящий интернациональный стол, где взято самое лучшее, дабы усладить вкус взыскательного гурмана. Свежее, жестковатое, почти живое, спрыснутое уксусным соусом мясо — брали кусками от лаваша, клали туда зелень и ели. Еще был козий сыр и некоторые чеченские национальные блюда типа жижиг-галынш.
Никто из троих не пил, хотя вино стояло на столе. Ни гости не порывались, ни хозяин не заставлял. Это не было кавказским застольем в обычном смысле этого слова — шумным, веселым, с тостами и танцами. Трое волков насыщались, рвали зубами почти что парное мясо — и думали, как сподручнее вонзить клыки в глотку сородича…
Насытились быстро. Сполна — такое мясо насыщает быстро и плотно, без обмана…
— Салман-эфенди, разрешите…
— Можно вымыть руки? — перебил подполковник Гурдаев.
— Да… вон там.
Судя по заминке и тому, как неуверенно человек показал на место, где находится умывальник — он здесь не хозяин, а гость, просто пользуется этим домом. Это и было то, что хотел узнать подполковник Гурдаев — с руками можно и с грязными посидеть.
Вымыв руки, подполковник вернулся за стол. Ему надо было увидеть и дом с другой стороны — чтобы просчитать маршрут бегства, если все пойдет не так, как нужно…
— Салман-эфенди…
— Начни ты, Михаил… — сказал по-русски человек, накормивший их шашлыком.
— Разговор пойдет о бандитах — начал Михаил — о псах, забившихся в волчьи норы. Разве псы достойны занимать место волков?
Ингушетия. Пограничная зона
Район населенного пункта Инарки
Лесополоса. Черный сентябрь
1 сентября 2004 года
Ясин, уалькъур'анильхакими иннакаламинал мурсалина гъаля сираддин мустакъим. Танзиляль… [153]
Владимиру Ходову, украинцу по происхождению, ваххабиту по вере — арабский язык Корана, вечной и великой книги давался легко. Его мелодичный напев содержал в себе непостижимую мудрость и непоколебимое спокойствие, дарованное мятежной душе. Возмездие Аллаха грядет!
… фабаширху биммагъфиратин уааджрин карим. Инна нахну нухьи маута уаннактубу ма къадда му асарахум уа кулля щайин, ахсайнаху фи имамин муббин…
Он не один. Рядом с ним — такие же, как он. Люди, родные ему не по крови, но по духу. Люди, которые придали смысл его бессмысленной до этого жизни…
Лишь джихад. Лишь в джихаде жизнь ясна…
Их амир — амир Хучбаров, ингуш по национальности, а в группе — есть чеченцы, есть ингуши, есть арабы, есть дагестанцы. Есть даже русская по имени Наташа — ей больше незачем жить, потому что ее любимый человек стал шахидом на пути Аллаха. Кто-то предал, и спецназ русистов приехал и окружил дом. Несколько братьев, находившихся в доме, решили драться — и в течение нескольких часов стали шахидами, последних раздавили гусеницами танков. Танки много раз стреляли по дому — но так ничего и не могли с теми, кто встал на путь джихада.
А Наташа — наблюдала за этим, наблюдала за тем, как умирает ее мужчина через стальную цепь оцепления. Один из муджахеддинов был ранен, она выехала за лекарствами — а когда вернулась, было уже поздно.
Тогда она не смогла умереть. Сегодня, иншалла, Аллах милостиво даст ей шахаду [154]. Она молится вместе со всеми, ислам запрещает женщинам молиться вместе с мужчиной, но здесь — нет ни женщин, не мужчин. Есть воины джихада. Люди, готовые положить свою жизнь перед Господом миров, обменять ее на рай и высшее общество. И если в народе много лицемеров и недостаточно воинов — что ж, тогда женщины смогут спасти честь такого народа, если мало мужчин. Наташа — возносит хвалу Аллаху перед ним в маленькой рощице недалеко от пограничного ингушского села. Еще темно… солнце еще не взошло. Но те, кто идет по пути джихада — могут воздать хвалу Аллаху в любое время, им — не запрещено…