Тихо приставили лестницу, Котов полез наверх. У него было ружье с глушителем и никто не знал, как с ним обращаться лучше, чем он сам. У такого ружья другой баланс, надо чтобы руки к нему привыкли…
Собака уже мчалась… она не рычала и не лаяла, отличная охранная собака, мохнатая, по пояс человеку. Котов выстрелил — раз, два — собака визгнула и успокоилась. Через стену — лезли уже другие…
Дом. Тесные для такой махины коридоры, темнота. Самое хреновое — вместо дверей какие-то плотные занавеси и не видно ни хрена и пуля — прошибет как копье — паучью сеть. Очень осторожно надо около таких вот «дверей».
Крик, визг… Кто был в Афганистане и в Чечне знает, что это такое. Тут, как и положено мусульманам, проживало целое семейство. Много баб и еще больше — детей. Бабы черные как вороны, крикливые, шумные. Цепкие. Дети — не лучше. Крик, визг на непонятном языке, удары — что баба, что ребенок сильно не ударят, но подобраться вплотную и выстрелить или сорвать чеку с гранаты — запросто. Кто из них погибнет при этом — плевать, они фанатичны, не рассуждают лишний раз, с ними невозможно договориться. Они ненавидят — на самом деле ненавидят, в России начала двадцать первого века это чувство редко встречается — кристально чистая, ничем не замутненная ненависть. А тут — ненавидят. Они — чужие.
— Тема! Собери все в комнату! Гони их, б…
— Что здесь происходит?
Котов повернулся.
— ФСБ. Вы то нам и нужны…
Духовный лидер ваххабитов и салафитов Башкирии оказался совсем не таким, каким его представлял Котов. Высокий, ростом с него благообразный и крепкий старик, лет семидесяти, с седыми волосами, средней длины седой бородой и умными, понимающими глазами. Котов совсем не хотел убивать его. И не был уверен, что сможет это сделать, когда будет нужно. Скворец — он убил бы. Потому что был в Чечне. А он, Котов, нет — и в этом разница. Только непонятно — делает ли это его плохим русским — или нет? Наверное, нет — а с другой стороны — эти то не стесняются. Детей убивают, стариков… всех.
Котов остро ощущал свою беспомощность. Лучший (гражданский) стрелок в их небольшой группе, бывший контрразведчик — у него не было чисто военного опыта, опыта командования людьми. Того опыта, который был у Скворца. За Скворцом — люди шли потому, что это был… Командир. Именно так — с большой буквы К. Котов командиром не был — но Скворца и братьев надо было вытаскивать и кроме него — сделать это было некому. Все остальные тоже это понимали — лучше, чем Котов продумать операцию не мог никто.
Машины остановились посреди поля, на холме — так чтобы было видно со всех сторон как минимум на километр. Башкирия — это огромные пространства, лесостепь, настоящие леса начинаются севернее, здесь, у Уфы это лесостепь. Дорога идет как на огромных «русских горках» — то вверх, то вниз, плавно, но с большими перепадами. Около дороги — попадаются придорожные кафе, в основном приличные, кирпичные, с нормальными стоянками. Деревни — тоже приличные, много каменных домов с коваными оградами, много скота, импортная техника. Как-то — тут получалось жить лучше, чем во многих сельских местностях Центральной России, где Котов тоже бывал и не раз.
— Машину поставь носом к дороге — приказал Котов — выходя из головной.
Приказ был исполнен.
— Теперь. Сотовые достали — и мне в сумку. Живо! Все! Сотовые сдать!
— Это зачем? — вылез Тема.
— За Удмуртией [24]. Сдать, сказал…
Недовольно ворча, сотовые все же сдали.
— Так… стоять будем здесь, пока рак на горе не свистнет. Или пока я не прикажу делать ноги. Дежурные смены по два человека — на стреме. Остальным — дрыхнуть. Может быть — придется ночью работать.
— А пожрать?
— Кто желает — не вопрос.
— Я там на дороге кафушку видел…
— Отставить. Через это кафушку — тебя и выцепят.
Не тормози — сникерсни…
Котов посмотрел на часы. Первые пять минут каждого часа — окно связи, после каждого активного сеанса — придется перемещаться. Инициатор звонка он, каждый раз он будет звонить с разных сотовых. Один звонок — и аккумулятор долой, как работает СОРМ, он знает как никто другой. Абонент всегда один и тот же — Башлыков. Еще неизвестно — до чего он добазарится с местными фейсами [25]. Похоже, вся республика тут как пороховая бочка.
Так все и есть. Никому не хочется будить лихо, пока оно тихо. Всем хочется получать зарплату, очень неплохую в последние годы и заниматься всякой мелочевкой. Кто-то что-то сказал лишнее — вызвал, беседу провел, через прокуратуру предостережение оформил. Вот только г…но какое получается — у вахов [26]по мелочам не получается. Постоянно их несет — зарезали, подожгли — тут недалеко и до захвата заложников или взрыва на улице. И договариваться не получается, как с «русскими фашистами» — мол, ты нам работу по мелочам обеспечиваешь, а мы на все остальное глаза прикрываем. Не получается.
Скворцов порылся в сумке, которую он называл «спортивной», ездил с ней на соревнования. Достал плитку шоколада — белорусский Спартак, горький, настоящий — в России такой не делают, бадяжат только так. Бутылку воды. Посмотрел на багажник Патриота, тяжело вздохнул…
Скотч с треском поддался под зазубренным лезвием ножа. Котов помог заложнику сесть, разломил пополам шоколад. Протянутая рука с половиной плитки осталась висеть в воздухе…
— Послушай, ата. [27]Мы друзьями не будем никогда. Но из уважения к твоему возрасту — возьми, съешь. Благодарности не надо.
Старик поколебался, но шоколад взял. Говорить первым никто не хотел.
— Я из Ижевска — нарушая правила конспирации, сказал Котов — знаешь, что там у нас было? Пятьдесят человек — в мясо.
Старик не ответил.
— Я не злой человек. На самом деле — не злой, нахрен мне все это надо. Но вот ты мне скажи — когда в моем городе пятьдесят человек в мясо — я что-то должен сделать, а? Или я должен просто своих закопать, утереться и дальше жить, а?
— Должен — сказал старик.
— Что я должен сделать?
— Если кто покусился на вас, то и вы покуситесь на него, подобно тому, как он покусился на вас [28]— процитировал мулла Коран.
— Значит, я должен к вам приехать, взять пулемет, в первую же деревню зайти и пока патронов хватит? Так что ли?
— Может, и так. Тебе решать.
— А вот нахрена мне это надо? Вот мне — нахрена грех на душу брать?
— Тебе решать — повторил старик.
— Я о другом. Вот ты этих… наставляешь. Воевать с нами наставляешь. Ты думаешь, все в одни ворота будет, что ли? Думаешь, что русские все уже вымерли, можно все что угодно творить — и ничего за это не будет? Так что ли?
— Я этому не учу — ответил старик.
— А чему же ты учишь? Вот эти уроды — они ведь ваххабиты, салафиты… их кто трогал? Они ведь тебя слушают, а потом резать идут.
— Я учу справедливости. Ты этого не поймешь.
Котов присел на корточки.
— А ты расскажи, ата. Я послушаю. Вот какая в этом справедливость? В том что пацанов убили, у которых еще девчонок то не было. А баб да детишек постреляли — вот в этом какая справедливость. Я сам, своими руками пацана кончил — а если бы не кончил, он бы меня и моих друзей своим поясом шахида в мясо. Где тут справедливость? В чем — она?
— Ты при Советском союзе жил? — вдруг спросил мулла.
— Сподобился. Не помню уже ничего… школу помню.
— Меня в КГБ притащили… тогда как раз один из братьев Коран раздобыл, их американцы присылали на русском. Избили меня… шлангом с песком. Но знаешь, что? Тогда лучше было. Вот ты говоришь — человека убил. Зачем?
— Я же сказал…
— Сказал… Жизнь свою спасал. Жить хотел. А не думал, что тот… бача… он что-то хотел, кроме того, что умереть.
— Что хотел? Да нас он убить хотел! Вот что он хотел!
— Видишь. Не понимаешь.
— Хорошо. Скажи отец — слушаю. Мне это самому надо. Понимаешь, самому.
Мулла пристально посмотрел на сидящего перед ним человека.
— Жаль мне вас.
— Да уж…
— Ты не дослушал. Я ведь историк… в университете преподавал. Как вам, русским — удалось столько земли под себя подгрести. Вот, подумай просто — как? Ведь тут другие народы жили. Как силой такую планиду захватить? Вопрос такой себе не задавал? Вижу что нет… а я задавал. Вы, русские шли — и справедливость несли. У вас — вера была. Вы — людям правду несли, пусть они и не слушали, а вы — несли. А сейчас? А сейчас нет ничего, не верите вы ни во что, к добру не стремитесь — кто себя водкой убивает, а кто посильнее — берет автомат и убивает других. Я тех, кто харам в твоем городе творил не оправдаю… нет этому оправдания. Но понять тех, кто это сделал — понимаю. Как всех своих учеников — понимаю? Ты не задумывался, почему все больше русских к нам идет? Ну, ладно… башкиры, татары, но — русских. Потому что сейчас мы — правду несем.