Помни имя своё
ПОЖЕЛТЕВШИЕ СТРАНИЦЫ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ ПОРОЙ ОТКРЫВАЮТ НАМ ТАКИЕ ХАРАКТЕРНЫЕ ДЕТАЛИ ИЗ ЖИЗНИ ПРЕДЫДУЩИХ ПОКОЛЕНИЙ, ЧТО, ОЗНАКОМИВШИСЬ, НЕВОЛЬНО ПРОНИКАЕШЬСЯ К НАШИМ ПРЕДКАМ УВАЖЕНИЕМ, ПОЧТЕНИЕМ, ЛЮБОВЬЮ И... БОЛЬЮ. ВСЕ ЭТИ ЧУВСТВА Я СПОЛНА ИСПЫТАЛ, ПОЗНАКОМИВШИСЬ С СЕМЕЙНЫМ АРХИВОМ ТАТЬЯНЫ ДМИТРИЕВНЫ КОРЕНЕВОЙ, КОТОРАЯ ПРОЖИВАЕТ В СТАНИЦЕ САРАТОВСКОЙ КРАСНОДАРСКОГО КРАЯ.
СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ... КАКИЕ УМНЫЕ, БЛАГОРОДНЫЕ, ПОЛНЫЕ ДОСТОИНСТВА ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЕ ЛИЦА!
ВСЛУШАЙТЕСЬ В РАССКАЗ ТАТЬЯНЫ ДМИТРИЕВНЫ.
СОН
Помещение казарменного типа - длинные ряды коек, стандартные серые одеяла, одинаковые, небрежно стриженные наголо детские головы... Кругом грязь, вонь, вши, чесотка. Неопрятные, циничные беспризорники, грубые воспитатели. И среди этого Содома - она - скромная, испуганная 12-летняя девочка, вырванная из благополучной жизни по злому стечению обстоятельств, лишённая крова и семьи. Ночами ей снится один и тот же сон: улыбающаяся мама, строгий отец, родной Ставрополь...
На календаре 1937 год.
Их детский дом находится в чужой заброшенной деревеньке в далёкой Саратовской области. Привезли её сюда в автомобиле суровые чужие дяди в военной форме с синими околышами в фуражках. Гораздо внушительнее её тощего узелка с пожитками выглядит "дело", лёгшее на зелёное сукно массивного стола заведующего детским домом. На его обложке с ярко-красной полосой наискось отчётливо пропечатано: "По путёвке НКВД"...
Может, всё это продолжение какого-то непонятного кошмарного сна? С чего же всё началось?
...Таня Коренева, как обычно, после занятий в школе спешила домой, напевая весёлую детскую песенку. Толкнула дверь, но та почему-то, как обычно услужливо, не поддалась. Девочка нетерпеливо постучала. В ответ - тишина. Тогда она забарабанила ножкой. Из-за двери раздался незнакомый грубый голос:
- Кого ещё там несёт?
Таня неуверенно пропищала:
- Это я - Таня.
За дверью послышалось:
- Там, кажется, дочка хозяев пришла.
Защёлкал ключ в замке, и за отворившейся дверью возник огромный человек в серой шинели с винтовкой в руке. От него исходил неприятный чужой запах не то хрена, не то редьки, как от уличного дворника дяди Прокопия - вечно взлохмаченного и неуверенно пошатывающегося при ходьбе. В сердце маленькой девочки вкралось незнакомое чувство большой тревоги, она испуганно вбежала в залу и опешила: её папа понуро сидел за столом, обхватив голову руками, а мама, скорбно поджав губы и опустив потухший взор, стояла у окна - чужая и незнакомая. Домработница Ефима Васильевна сухими старушечьими пальцами нервно теребила бахрому наброшенной на плечи шали.
В комнате на полу в непривычном беспорядке валялись разбросанные рукописные и печатные листы, книги, вещи. Какие-то незнакомые люди в военной форме и гражданские бесцеремонно рылись в мебели, безжалостно вспарывали её обивку и матрацы.
Таня бросилась к маме и ткнулась лицом в материнскую грудь. Но тут же грубые чужие пальцы крепко схватили девочку и потянули от матери. Её усадили отдельно на стул в другой стороне комнаты. Она не плакала - она запоминала...
Обыск продолжался всю ночь. Комнаты опечатывались. Когда, наконец, остались столовая, мамина спальня и комнатушка Ефимы Васильевны, человек, распоряжавшийся всей процедурой, скомандовал:
- Всё! Гражданин Коренев, вы поедете с нами.
Отец девочки спросил:
- Вы мне разрешите проститься с семьёй?
Начальник нетерпеливо ответил:
- Прощайтесь, только скорее.
Таня на всю жизнь запомнила непривычно грустные глаза отца, его тихий голос: "Помни, дочь, твой отец ни в чём не виноват". Это были его последние слова, которые слышала Таня.
Через полторы недели забрали маму - она пришла домой с покупками, а домработница передала ей засаленный клочок газетной бумаги, на котором было неровно написано: "Срочно явись в управление НКВД, каб. №..." На следующий день Ефима Васильевна сказала:
- Танечка, теперь у тебя нет больше мамы...
После ареста родителей Таня осталась вдвоём с Ефимой Васильевной. Через несколько дней после исчезновения хозяйки к дому подкатил легковой автомобиль, из которого вышли уже знакомый мужчина в униформе, так бесцеремонно распоряжавшийся в чужом доме во время обыска, и вульгарно разодетая женщина. С уверенностью хозяев они направились в дом Кореневых. Своим ключом открыли замок, вошли. Офицер с равнодушным видом сорвал печати с опечатанных комнат. Его спутница, не скрывая, восторгалась чистотой, обстановкой, посудой, коврами... И тут вдруг её глазам предстали иссушенная годами старушенция и заплаканная девочка. Старушка тихо промолвила: