Флоренс закинула в рот последний кусочек торта и сладострастно облизала пальцы.
– Прости, Баз, ничего не осталось.
Баз покорно вздохнул и снова уложил голову ей на колени.
– Обри был красивый мальчик, – закатила глаза Флоренс. – Дьявольски красивый. Высокий, не чета его ровесникам-коротышкам, с чарующими серыми глазами, длинными черными ресницами и пухлыми губами. Полные губы в Англии достаточно редки, как я обнаружила впоследствии. Но у Обри был идеальный рот.
– Ой, мам, какие подробности, – прыснула Мэри-Элис.
– Губы очень важны, Мэри-Элис. Не очень-то приятно целоваться с мужчиной, у которого пасть как у акулы.
Обе женщины покатились со смеха.
– Ты права, приятного мало, – согласилась Мэри-Элис. – Но я поражаюсь, как ты помнишь такие мелочи.
– Милая моя, неужели ты позабыла свою первую любовь?
– Разумеется, нет, но детали стерлись из памяти.
– Доживешь до моих лет, и воспоминания начнут возникать прямо из воздуха. Будешь окапывать бузину, и вдруг – бам! – из глубин твоего подсознания выскочат давным-давно позабытые видения прошлого и замаячат, словно пузыри, перед глазами. А вместе с воспоминаниями, поверь, к тебе вернутся преданные забвению чувства, и ты снова превратишься в девчонку, стоящую в ожидании святого причастия в церковном проходе за спиной Обри Даша и молящую о том, чтобы Обри обернулся и взглянул на нее. – Флоренс, не одобряя поведения своей молодой ипостаси, укоризненно покачала головой. – Ах, как несведуще сердце юной девушки. Как многому ему приходится учиться.
Опустив чашку с чаем, Мэри-Элис сунула руку в карман. Письмо жгло ее пальцы, требовало внимания. Но тут вдалеке на дороге взметнулось облачко пыли. Оно росло, поднявший ее грузовик приближался, и по глазам женщин нестерпимо ударил блеск металлической окантовки фар, вспыхнувших в свете солнца.
– А вот и Дэвид, – воскликнула Мэри-Элис, вынула руку из кармана и поднялась из-за стола.
Письмо подождет.
– Вернусь-ка я в сад, – произнесла Флоренс, выбираясь из кресла-качалки.
– А не пора ли тебе закругляться?
– Сейчас только шесть часов! Нет-нет, впереди еще самое интересное. Лучисто-золотой вечер. Мой любимый. – Флоренс вздохнула полной грудью и торжествующим взглядом окинула сад. – Послушай, как щебечут птицы, рассаживаясь среди ветвей! Совсем как в заливе Гулливера. Птицы там, разумеется, были совсем иные, но радости доставляли не меньше. Птичьи трели наполняют меня счастьем.
Поставив чашки и блюдца на поднос, Мэри-Элис отнесла их на кухню и снова вернулась на веранду. Дэвид, припарковав грузовик под эвкалиптом, шагал по траве к дому.
– Привет, дорогой. Как прошел день? – спросила Мэри-Элис с веранды, держа в руках холодную банку пива.
Ее муж был в отличной физической форме для мужчины за шестьдесят. Дэвид регулярно играл в сквош и теннис, бегал, если позволяло время, и занимался скалолазанием. Чем старше он становился, тем тщательнее следил за фигурой и тем больше внимания уделял спорту.
Перемахивая через две ступеньки, он взлетел на крыльцо, чмокнул жену в щеку и сбросил на пол сумку.
– То что надо, – выдохнул он, забирая из рук жены банку.
Плюхнувшись в кресло-качалку, он водрузил ноги в красных кроссовках на стол и с металлическим щелчком открыл пиво. Послышалось шипение. Дэвид сделал внушительный глоток и облизал губы.
– Превосходно, – воскликнул он и запустил руку в густые курчавые каштановые волосы, заметно тронутые сединой.
Мэри-Элис опустилась на стул, на котором сидела несколько минут назад, и обратилась в слух. Ее муж и его школьный друг Брюс Диксон были совладельцами местной строительной компании, и, приходя с работы, Дэвид рассказывал жене занимательные истории о заказчиках. Сложись все иначе, Мэри-Элис непременно показала бы мужу письмо: обычно она ничего от него не скрывала, – но сейчас что-то ее останавливало. Письмо было чересчур странным. Дэвид наверняка от души посмеется над ним и посоветует выкинуть его в мусорку. Какая-то часть Мэри-Элис мечтала так и сделать, но у Флоренс было право увидеть письмо. В конечном счете кто такая Мэри-Элис, чтобы решать за мать, читать ей письмо или нет?