Все молчали, может быть, благоговея перед старейшим, а может быть, чтобы не привлечь ничьего внимания за забором.
Раиса подвела девушку к Елпидифору. Тане показалось, едва заметная улыбка пошевелила бескровные губы старца, но он тотчас сурово поглядел на свою паству и строго сказал:
— Стань лицом на восток.
Таня растерянно посмотрела на воду, на небо: не могла сообразить, где восток.
— Спиной к солнцу, — пришел ей на помощь Елпидифор, сам стал лицом к ней и перекрестился.
Все последовали его примеру. Началась служба. Елпидифор читал молитвы, Раиса заменяла хор, сипловатым дискантом подтягивала старцу. Иногда к ней присоединялись чернобородый и незнакомая старуха. Однако Тане казалось, что по-прежнему все происходит в тишине.
Вишня топорщила ветки, точно вырезанные из черного железа, понуро висели на раките узкие листья, тускло поблескивала в яме вода.
— Давайте, — негромко распорядился Елпидифор, став вполоборота к Раисе.
Старуха подскочила к девушке, принялась торопливо стягивать с нее рубашку.
Таня смутилась, ей стало стыдно, страшно.
— Что вы!
— Дура! — сердито буркнула старуха, продолжая стягивать рубашку.
Таня подняла руки к груди, краска стыда залила ей лицо.
— Входи, входи в купель, — быстро сказал Елпидифор, подталкивая ее в воду.
Таня полезла в яму, заспешила, оступилась, ушла ногами в тину, взбаламутила воду. Вода успела за день нагреться, была как парное молоко, доходила до груди, но Тане все равно было стыдно и страшно.
Елпидифор взмахнул крестом, отдал его Раисе, положил руки на голову Тане и стал с силой погружать ее с головой в воду:
— Крещается раба божия Таисия… Во имя отца… — Помог Тане высунуться. — Аминь!… И сына… — Опять погрузил ее голову в воду. — Аминь!… И святаго духа. — Окунул в третий раз. — Аминь… Выходи!
Надел на шею Тане медный крестик на коричневом шнурочке, услужливо поданный Раисой. Жена Виктора Фроловича накинула на плечи Тане простыню, наскоро обтерла, помогла побыстрей натянуть рубашку.
— Вот и окрестили тебя, Тася…
Ее даже не спросили, каким именем назвать! Теперь она, значит, Таисия…
Во дворе загавкал пес. Все тревожно взглянули на старейшего. Он все-таки дочитал молитву.
— Идите, — распустил он молившихся.
Все сразу куда-то подевались. Раиса повлекла Таню обратно в каморку.
На дворе покрикивал Виктор Фролович. Пес замолк. В помещении совсем темно. Раиса повернула выключатель. Стало светло и неуютно.
— Подкрепись, — говорит Раиса, выкладывает на стол ломоть хлеба, луковицу и сухую таранку, медлит и неохотно добавляет: — А это от отца Елпидифора… — Достает из кармана юбки яблоко и подает Тане.
ПОДПОЛЬЕ
Наутро Раиса позволила Тане выйти во двор.
— Пойди подыши, порадуйся божьей благодати.
У крыльца прохаживалась девушка, которую дважды видела Таня.
Они с любопытством смотрели друг на друга, ни одна не решалась начать разговор.
— Тебя тоже будут крестить? — первой нарушила молчание Таня.
— Меня еще в прошлом году.
— А как тебя зовут?
— Феврония.
— Ка-а-ак?
— Сперва Фиалкой звали, потому и Феврония.
— Да разве есть такое имя?
— Я была некрещеная, отец назвал, он был у меня коммунист. А потом умер. А тебя?
— Таня… — Она тут же поправилась: — Тася.
— Худая ты…
Таня покраснела.
— Хозяин наш загляделся вчера на тебя.
— Брось ты… — Таня покраснела еще сильнее. — Ты не знаешь, мы долго здесь будем жить?
— Разве они скажут!
Тут тявкнула собака, и Раиса загнала Таню в дом.
После обеда, — вероятно, по причине присутствия старейшего обед на этот раз был посытнее, пшенная каша с подсолнечным маслом, — Раиса сказала, что Таню хочет видеть старейший.
— А где он?
— У себя.
Таня не очень-то шаталась по чужому дому, она и понятия не имела, где это «у себя».
— Пойди на крыльцо, зайди справа, постучи в стеночку, три раза быстро и два с перерывами.
Таня пошла, постучала — ступеньки вдруг откинулись, открылась лесенка вниз, в подполье.
Снизу показался чернобородый:
— Кто там?… А, Таисия… Заходи.
Таня нерешительно сошла.
Конечно, с номером в приличной гостинице обиталище старейшего нельзя сравнить, но «дети подземелья» могли бы позавидовать такому жилищу. Горит электрическая лампочка, стены обиты свежим тесом, две койки, стол, иконы в правом углу…
Старейший оправлял фитилек лампады, за столом на табурете Фиалка, стучит на машинке.
Чернобородый закрыл вход, сошел вслед за Таней и, не обращая на нее внимания, принялся раскладывать по столу перепечатанные листки.
Елпидифор повернулся к Тане. Губы жестко сжаты, но глаза улыбаются. Таня поняла: ей следует подойти.
Он размашисто ее благословил и приблизил руку к ее губам. Таня опять поняла: следует поцеловать — и поцеловала.
— Теперь и ты приближенная…
— К вам?
— К господу, к господу. Глупая…
Говорил он незлобиво, даже с оттенком ласки. Таня подумала, что Елпидифор по природе, должно быть, добрый.
— Теперь молись, совершенствуйся. Послух пройдешь при матери Раисе.
Таня рада бы сменить опекуншу, но… смолчала, «ибо невозможно без повиновения спастися, от послушания живот вечный, а от преслушания смерть вечная».
— Слушайся, почитай. Строга, но плохому не научит. — Старейший замолчал, заставил Таню потомиться, потом сказал: — Постранствуешь с матерью Раисой, пошлем тебя на будущий год в школу. Хочешь учиться?
— Чему?
— Большое дело задумал отец Елисей: школы для молодых христиан пооткрывать… — Старейший длинным коричневым пальцем указал на чернобородого: — Уставам, правилам церковным, божественному слову. Проповедники нужны, готовые пострадать за веру истинную.
Отошел и совсем по-дедовски предложил:
— Посиди с нами, отдохни.
И стал перед образами — молиться.
Несчастливый он, должно быть, подумала Таня, с юных лет в странстве. Зинаида Васильевна рассказывала, сколько он по тюрьмам да по монастырям мыкался. Все бог да бог, мать потерял в детстве, жениться не женился, так с одним богом чуть не до ста лет дотянул. Помрет — не пожалеет никто.
Фиалка все печатала. Медленно, двумя пальцами, — только еще училась… Что она печатает? Молитвы? Распоряжения келейным?
А чернобородый Елисей все раскладывает и раскладывает листки по столу, готовит к рассылке.
Вроде бы все бумаги от антихриста, а тут у самих целая канцелярия!
Фиалка сняла с клавишей пальцы, подергала их.
— Не слушаются больше.
— А вы пойдите вдвоем, освежитесь, — отвлекся старейший от молитвы. — Погуляйте по огороду, я помолюсь, тоже выйду.
Елисей потянул проволочку, опустил «подъемный мост». Фиалка заторопилась, поманила Таню.
— Пошли, подышим…
Вечерние тени плавали в закоулках, из-за забора пахло цветами, где-то бренчала гитара.
— Хорошо, — сказала Фиалка. — Люблю петь.
Таня поинтересовалась:
— А как ты сюда попала?
— Не знаю куда бы я от матери не ушла, — пожаловалась Фиалка. — Отец умер, мать года четыре держалась, а потом появился один шофер, мы на перепутье у него жили, потом другой… Мешала я матери, зайдут и уйдут. «Ты меня личной жизни, дочка, лишаешь, — говорила мать. — Вышла бы я замуж, да никто с тобой не возьмет, ушла бы ты хоть к сектантам каким». Ну, свет не без добрых людей, я и ушла.
Они походили по двору, заслушались гитару.
— А ты как? — спросила Фиалка.
— Разуверилась в людях, — призналась Таня. — Один бог не обманет.
— Молись, молись, — посочувствовала Фиалка. — Здесь тебе разувериться не дадут. Здесь жить легко, обо всем за тебя подумают.
Походили меж грядок, присели во дворе на полешко. Темнело. Где-то вдалеке играл оркестр.