Однако бог-то бог, но от бога ничего не услышишь, а мать может и посоветовать, и поддержать.
- Меня обманули, - осмелев, говорит Таня и опускает голову.
- Как это обманули?
- Ну… Один мальчик. Из нашей школы… - произносит Таня шепотом. - Думала, любит, а он…
- А он?
Точно стекло разбилось. Таня поднимает голову, Мать бледнее, чем простыня на ее коленях.
- Что с тобой, мамочка?
- Что он тебе сделал?
- Ничего.
- Что он тебе сделал?
- Да, право же, ничего.
В голосе матери истерические нотки.
- Что вы с ним делали?
Голос матери дрожит.
- Да ты что, мама?… Ну, разговаривали… Один раз… - Таня опять опускает голову. - Один раз… поцеловал он меня.
Лицо матери багровеет.
- Дрянь! - произносит она негромко, но выразительно. - Я тебя растила, берегла, а ты… Я найду на тебя управу! В школу пойду! Пусть узнают, какая ты! Пусть обоих пристыдят…
- Мама!
- Теперь мама, да? Я и учителей пристыжу… Смотрят они за вами!
- Мамочка!
- Уйди! Уйди от меня! А то опять заработаешь! Видеть тебя сейчас не могу!
Таня знала: румянец на щеках матери - признак гнева. Лучше уйти.
Вышла в коридор, прижалась лицом к стене, заплакала. Неужели мать в самом деле пойдет в школу… Страшно подумать!
- Ты что, Танечка?
Душевная женщина Прасковья Семеновна. Ни с кем никогда не ссорится. Достатки ее невелики - работает санитаркой в больнице, а всем готова помочь.
- Мать, что ли, обидела?
Обнимает Таню за плечи и ведет к себе.
Вся комната у нее загромождена ящичками, коробочками и футлярами из-под каких-то загадочных вещей.
- Садись, милок, на кровать. Дать тебе апельсин? Меня один больной угостил.
Говорит, как водичка льется, утешительно журчит голосок.
- Мать, что ли, обидела? - переспрашивает Прасковья Семеновна.
- Да нет, просто так. Неприятности.
- А ты перекрестись, - советует Прасковья Семеновна. - Сразу полегчает.
Таня улыбается и крестится, больше в угоду доброй Прасковье Семеновне.
- Вот и хорошо…
Прасковья Семеновна облегченно вздыхает.
- Не с кем посоветоваться, - жалуется Таня. - К маме не подступиться…
- А ты с учителями.
- Что вы!
- Или с подругами.
- Не могу.
- И правда, какой от них толк, такие же девчонки… - Добрая женщина задумывается. - Хочешь, сведу к одному человеку? Большого ума мужчина. К нему многие ходят. И поприветит, и присоветует…
- Кто это?
- Духовник мой. Отец Николай. Я к нему шестой год хожу к исповеди, всем священникам священник - простой, добрый, уважительный…
- А мне он зачем?
- Ты послушай пойди, это не театр, денег он с людей не берет…
Мать тоже советует сходить в церковь. Но о чем можно говорить со священником?
А Прасковья Семеновна все журчит и журчит:
- Ни о чем я тебя не спрашиваю, мне, старой дуре, не разобраться, а этот и просветит, и наставит…
Журчит, журчит, и Таня начинает думать, что она ничего не потеряет, отчего бы и не пойти, может, она и говорить с этим отцом Николаем не станет, а вдруг впрямь умный человек, сумеет утешить…
- Хорошо, - соглашается Таня.
- Ах ты голубка моя! - восклицает Прасковья Семеновна. - Это бог наставил тебя!
УТВЕРЖДЕНИЕ В ВЕРЕ
Уговорились пойти в воскресенье. Не слишком рано, после двенадцати, когда отойдет обедня. Прасковья Семеновна заранее условилась со священником.
Шли быстро, будто на работу. Свернули в подъезд старого многоэтажного дома.
- Разве не в церковь?
- Зачем? Поговоришь на спокое, без лишних глаз…
Дверь им открыла пожилая женщина, почти старушка. Кивнула Прасковье Семеновне, знала, должно быть, о посещении, повела за собой.
Таня шепотом спросила Прасковью Семеновну:
- Жена?
- Сестра.
Таня не очень-то рассматривает комнату. Все ее внимание поглощено человеком, к которому они пришли. Умный или так себе? Добрый или только притворяется добрым? Старенький и простой. Это увидела сразу. Чем-то похож на доктора, который лечил ее, когда она болела корью, и чем-то не похожий ни на кого.
Прасковья Семеновна подошла под благословение.