Снотворное? Бесполезно, он и так спит.
Связать? Как?
Ранение его не остановит, а пролитая кровь, наоборот, привлечет кого-нибудь похуже корриган.
Что же делать, святая Интруна? Что же мне делать?
Я забежала вперед и швырнула под ноги его светлости еще несколько щепоток соли. Он замешкался, но не остановился.
Думай, Алана, думай!
Очарованный корриган мужчина идет не к золотоволосой фейри, а к той, что дорога его сердцу. Он слышит и видит женщину, которой жаждет обладать. Обычную женщину.
Простое и, возможно, действенное решение превратило меня в статую. Паника клещами вцепилась в горло, отняла возможность дышать. Думать. Неподвижная, как древний менгир, я смотрела, на Дарьена, сделавшего еще один шаг навстречу смерти. И только оглушающий, словно добрая затрещина, вой корриган, разбил ледяную скорлупу старого страха.
Это моя ошибка. Моя беспечность будет стоить жизни этому мужчине.
На отчаянном вдохе я рванула завязки рубашки.
И Жовен. Нельзя рисковать его будущим.
Белый лен лунным пятном упал на траву. Кидая под ноги идущего тяжелой галерой мужчины соль, я поспешно стягивала одежду, и когда его светлость остановился в очередной раз, а на мне остались только чулки да батист панталон, — поцеловала.
— Нет!
В тихом голосе послышался рык, а я едва успела увернуться.
До деревьев, из-за которых доносился зов корриган оставалось не более десяти шагов. Нет, уже девяти.
Сжав дрожащие пальцы в кулак, я впилась в него зубами в мучительной попытке найти решение.
Святая Интруна, помоги мне!
Святая Интруна…
Озарение пришло с солеными брызгами. Запахом вереска. Ощущением холодной плоти менгира, которая стремительно нагревалась под моей окровавленной ладонью. Об этом отцу тоже знать не полагалось.
— Праматерь Керринтрун, — прошептала я дрожащими губами.
И лес отозвался!
Легчайшим порывом ветра, усилившимся ароматом ночных фиалок, жаром, поднимающимся от земли, от стоп и сонной змеей сворачивающимся внизу живота. Мама говорила, богиня любит женщин нашего рода.
Отбросив мешочек с солью, я метнулась за ножом.
— Я дочь твоя.
Мой голос окреп, как и рука, прижимающая сталь к подушечке пальца.
— Твой сосуд.
Девний символ — три кровавые спирали, расходящиеся из одной точки, обжег кожу на груди.
— Воплощение твоей воли.
Жар окутывал меня лентами прозрачного кайсанского шелка, и каждый вдох гнал по телу алую с золотом волну желания. Я сглотнула вязкую слюну с привкусом меда и соли.
У меня давно не было мужчины. А лечь с незнакомцем, который будет видеть во мне другую…
В груди полыхнуло, словно кто-то выплеснул в костер горшок масла, и на миг я увидела себя со стороны. Нет, не себя. Женщина на поляне была выше. Мощнее. Змеи-тени переползали с длинных ног на широкие, как у крестьянок, бедра, опоясывали тонкую талию, скользили по налитой груди и живыми браслетами свивались на сильных руках, удерживающих круглую чашу.
Я твой сосуд.
Порыв по-летнему знойного ветра взъерошил мои волосы, а нестерпимый жар внутри превратился в ласковое тепло. Этой ночью не будет Аланы, только богиня. И тот, кому посчастливилось стать ее избранником.
Улыбнувшись, я — она? — шагнула наперерез мужчине и, начертив кровавый полумесяц на высоком лбу, сказала:
— Мой.
Он остановился. И глаза открыл. Затуманенный взгляд замер на моем лице, и на следующем ударе сердца в нем вспыхнуло узнавание.
— Ты? — в хриплом голосе мужчины читалось удивление. Неверие. Страх ошибиться?
— Я.
Мои ладони легли на грудь, кузнечными мехами вздымающуюся под рубашкой. Радость шальная, безумная, вспыхнула в синих глазах, чтобы мгновение спустя отступить под холодной волной недоверия.
— Но ведь ты же…
— Ш-ш-ш, — я покачала головой, прижимая темный от крови кончик пальца к его губам, — поцелуй меня.
И первой потянулась к нему, поймав лицо мужчины в плен моих ладоней.
Никогда еще меня не целовали так. Нежно, бережно, жадно, словно рот мой стал цветком, с лепестков которого пил росу изнывающий от жажды путник. Шершавые подушечки пальцев обрисовали контур моего лица, погладили шею, ямку над ключицей, размазали нанесенный на кожу символ богини и коснулись груди.
Страха не было. Даже когда сильная, я помню, как хрустнула под ней шея оборванца у озера, рука легла на талию и осадным тараном впечатала меня в мощное тело. Я вдохнула, принимая нетерпеливый язык, и чтобы удержаться, обняла за шею, запуская пальцы в растрепанные со сна волосы.