Кабинет, где аббатиса принимала мирских посетителей, был обставлен просто, но в строгих линиях стола, резьбе высокой спинки кресла и кованых узорах на массивном сундуке чувствовались гармония и изящество.
— Мальчик мой, — она порывисто обняла Дарьена, окутывая знакомым с детства ароматом роз, — мой дорогой мальчик…
— Вашими молитвами, крестная, — он взял ее за руки и, набрав полную, словно перед долгим нырком, грудь воздуха, выпалил. — Я слышал о Бране. Мне очень жаль.
Побледневшие губы аббатисы дрогнули, плечи поникли, и только сейчас Дарьен увидел, как сильно она постарела.
— Мальчишки, — вздох ее был тяжелее плиты отцовского саркофага, — вы строите свои мечты из осколков материнских сердец.
Аббатиса с грустью посмотрела на потупившегося Дарьена, а в следующий миг ее глаза полыхнули гневом.
— Они дали ему орден. За взятие Байи. А через полгода сдали крепость Родриго. С тех пор она переходила из рук в руки, сколько, три раза, четыре? Эта война…
Полы монашеского одеяния зашептались с каменными плитами. А ведь когда-то она носила атлас и парчу. Изумруды, стоившие целое состояние. Дарьен помнил камни, похожие на блестящих жуков, запутавшихся в золотой паутине, ласковые руки, запах роз и смех. Как же звонко она смеялась. И часто. Куда чаще мамы.
С идеально ровной спиной аббатиса опустилась в кресло. Рука, утратившая белизну и гладкость лепестка лилии, так, кажется, писал о ней какой-то поэт, указала на гостевой стул.
— Это была глупая, никому не нужная война. Хорошо, что твой брат ее закончил. А теперь, будь добр, объяснить, к чему такая спешка?
— К нам едет принц Рамиро, — Дарьен поерзал на бархатной подушечке, откинулся на спинку и вытянул ноги.
Хорошо. Теперь еще поесть бы.
На строгом, словно образ святой Интруны, лице сестры Марии-Луизы мелькнула знакомая лукавая улыбка. Так, прикрываясь драгоценными веерами, раньше улыбалась Элоиза графиня Бьявиль — одна из изысканнейших дам королевского двора и лучшая подруга его матери.
— Мирный договор в обмен на невесту для проклятого принца? — полированный ноготь трижды стукнул по столешнице. — Рамиро ведь уже двадцать пять и это его третья помолвка.
— Вы удивительно осведомлены о мирских делах, крестная.
— От этого зависит благополучие вверенных мне людей. Странно, что я узнаю об этом только сейчас. Помолвку держат втайне?
— Да, Хильдерик опасается, — Дарьен замолчал, вспоминая формулировку брата, — непредвиденных осложнений.
Ему нужен этот мир и эта свадьба. А еще нужно, словно гимнасту, выполняющему трюк с пиалами, балансировать между искренней заботой о благе страны, жадностью распоясавшихся за годы регентства аристократов и возросшими аппетитами церковников. И Дарьен, как и обещал отцу, поможет брату привести всех в чувство. С превеликим, как говорится, удовольствием.
— Хорошо, мы сможем выехать через, — аббатиса задумчиво прищурилась, — три дня. Я буду рада повидать Хильдерика.
— Мы?!
— Я что-то не заметила с тобой ни кареты, ни слуг. Не считая той девушки, которая на горничную похожа не больше чем ты на жонглера. Подожди, — она подалась вперед и низкий голос стал сахарным, — ты рассчитывал, что Эльга проделает путь до столицы верхом? Без камеристки и багажа?
Подвох Дарьен почувствовал мгновенно, но вот в чем он заключался, не раскусил.
— Да тут неделя всего!
Аббатиса расхохоталась.
— Ох, Дарьен, — она отерла глаза и взялась за колокольчик.
Звон еще дрожал в воздухе, а в комнате уже стояла молоденькая послушница.
— Сестра Агата, — аббатиса пыталась держать на лице строгое выражение, но подрагивающие уголки губ, выдавали, насколько ей все еще весело, — пригласи к нам адельфи Лоретту.
Послушница кивнула и мышкой скрылась за дверью.
— Крестная? — Дарьен вопросительно приподнял бровь.
— Подожди, — она откинулась в кресле, складывая руки поверх белой ткани покрова, — сейчас сам все увидишь. А пока, порадуй старую женщину какой-нибудь пикантной историей.
— Крестная?!
— Давай, давай.
Дарьен вздохнул, вспоминая, с чего там начиналась байка про вдову и тануки. Лучше уж это, чем дворцовые сплетни или, огради Всеотец, модные туалеты. Тряпки и пустословие Дарьен не любил даже больше карет.
Глава 9
Я сидела в пустом, как мой живот, храме аббатства и вместо чтения назначенных отцом Этьеном покаянных молитв планировала месть. Страшную, вроде тухлой рыбы в постели или крапивы в сапогах. И казалось, опоясанная тройным кольцом горящих свечей статуя Всеотца подмигивает мне единственным глазом, всячески мой замысел одобряя. Хотелось пить. Есть и от всей души пнуть его светлость в колено. Имя, оброненное в разговоре с аббатисой, нехитрые умозаключения, а главное, вечерняя служба, на которую собралась вся обитель, кроме лежачих больных и покойников, объяснили, почему Дарьен, копыто козы святой Хейдрун ему в лоб, согласился на мои условия.