— Всенощное бдение и молитвы?
— И два дня работы в госпитале.
— Два?
Даже не глядя, по одной только интонации я поняла, что он нахмурился.
— Да. Но не волнуйтесь, Дарьен, я приступлю к работе с утра и не задержу вас дольше необходимого.
— Я не понимаю, — он говорил так, словно не слышал моих последних слов, — отец Этьен сказал мне прийти к исповеди после утренней службы и заверил, что епитимья будет необременительной.
Чтоб этому женоненавистнику в чертогах Всеотца кусок в горло не лез!
— Вы мужчина, — я повела плечами, пытаясь стряхнуть кипящее раздражение, — а нам женщинам невместно. Наше оружие — молитва. И после строгой епитимьи я это уж наверняка уясню и десять раз подумаю, прежде чем в живого человека ножом тыкать.
— А вы подумаете?
Святая Интруна, пусть он перестанет улыбаться.
— Нет, — я схватила запретный плод и пожелала отцу Этьену несварения от его напыщенной, желчной святости, — но потом обязательно помолюсь.
От тихого смеха Дарьена в храме, кажется, стало светлее.
— А на меня вы за что злитесь? — неожиданно спросил он.
— Разве я злюсь на вас?
На недоумевающую полуулыбку и чуть приподнятую бровь ушли последние крохи моего самообладания. Он наклонился — я едва удержалась, чтобы не отпрянуть — и долго рассматривал мое лицо в призрачном свете свечей.
— Злитесь. И сильно.
— Нет.
— Обманывать нехорошо, — сказал Дарьен мягко, словно ребенку.
Кожура треснула под моими ногтями и запах яблок поплыл к алтарю, смешиваясь с ароматами фимиама и умирающих свечей.
— Вы? — прошипела я, калеча плод в тщетной попытке держать лицо. — Говорите это мне? После того как упомянутый в контракте объект исключительной ценности оказался принцессой Арморетты?!
Сок пачкал ладонь и одежду, а я перечисляла в голове имена святых, чтобы отвлечься от обиды, накатывающей штормовыми волнами, разом посерьезневшего лица Дарьена и бедного яблока, которого было жалко. До слез. Для меня еще никто не воровал яблок.
— Скажите, — что-то в его голосе не позволил отвести взгляд, — если бы вы с самого начала знали, что нам предстоит везти знатную девушку, то отказались бы? Какой бы ни была награда?
— Не знаю, — под его взглядом сердце ныло, будто в нем поворачивали вертел. — И увы, не узнаю никогда, ведь вы, Дарьен, не дали мне выбора.
Он дернулся, словно я прошила его стрелой.
— Вы всегда можете…
— Не надо, — мои слова были тише дыхания, — вы лишили меня своего доверия, пощадите хотя бы мою гордость. Я выполню наш контракт, Дарьен. Просто мне казалось, — я сглотнула полынно-горькую слюну, — из всех заказчиков вы последний, кто станет играть втемную.
Глупо расстраиваться. Он ведь ничего мне не должен, точнее, должен. Его светлость обязан выполнить условия контракта, и для это я, памятью наставницы клянусь, доставлю принцессу в столицу. Обеспечу, как и обещала, будущее Жовена. А все эти истории о дальних островах и зверях с двумя хвостами, участие почти дружеское, безумную ночь в Брокадельене и яблоко это дурацкое забуду!
Я думала, после моих слов он уйдет. Не ушел. Сидел, смотрел в зыбкую темноту, словно пытался разглядеть там что-то. А я слушала его сердитое дыхание, украдкой посматривала на пальцы, сдавливающие дерево скамьи, и ждала.
Хотя чего мне еще было ждать?
— Простите, — сказал он, и я перестала дышать. — Я не могу открыть вам всего, я связан клятвой, но с этого мгновения обещаю, где это возможно, говорить правду. Мне нужна ваша помощь, Алана.
Я смотрела на него, как жители Кессона на скалу, которая, повинуясь желанию святого Кинана, просто сорвалась с места и уплыла.
— Помощь? Но ведь у нас контракт.
— Да к екаям, — он осекся, нервно провел ладонью по волосам, и мое сердце прыгнуло в горло.
Я помнила этот жест. Вот только откуда?
— Я обещал брату, — Дарьен отпустил многострадальную спинку храмовой скамьи, — доставить Эльгу в столицу. Быстро, по-тихому, невредимой и, — он нахмурился, подбирая слова, — нетронутой.
От удивления у меня вытянулось лицо.
— Это важно, очень важно. Для всех. И без вас, — он хмыкнул, словно признавая поражение, — мне не справиться. Вы нужны мне, Алана.
Что?! Кажется, я краснею. Медленно, предательски и хорошо, что в соборе темно, а кожа у меня смуглая от природы.
— То есть, семь демонов…
— Не надо, Дарьен, — я вогнала зубы в яблочный бок.
Сладкое. И наверняка утром я пожалею.
— Рассказывайте, — сказала прежде, чем отхватить второй кусок. — Как мы будем везти ее высочество?
Точно пожалею.