Хвала Интруне, Дарьен внял моей просьбе, замерев идеальной статуей. Я стиснула зубы и сосредоточилась на работе: зачерпнуть, нанести, расчесать. Порадоваться, что перчатка хранит мои глупые пальцы от льнущих к ним прядей. Одернуть себя. И снова зачерпнуть. Нанести. Расчесать.
Наконец, плошка опустела, а я стремительно, словно за мной гналась свора голодных псов, обернула полотенцем голову Дарьена и отошла. Нет, почти отпрыгнула, изо всех сил стараясь не смотреть на шею, которую отчаянно хотелось лизнуть.
— Не трогайте.
Он замер с поднятыми руками и вопросительно приподнял бровь. Даже сидя на полу, без рубашки, со скрещенными босыми ногами и тряпкой на голове Дарьен не выглядел смешным. Он был расслаблен, спокоен, как спящий тигр на кайсанском веере наставницы. Я любила этот веер.
— Испачкаетесь, — сказала я.
Отвернулась, пряча лицо, и зло рванула с руки перчатку. Дыши, Алана. Еще немного и ты скроешься в келье внутренней обители, куда нет хода мужчинам. А потом постараешься держаться от него так далеко, как только возможно. Это ведь несложно. Нужно просто дышать. Перевернуть часы, освобождая белый песок. Сполоснуть гребень. Попытаться оттереть перчатки.
— А где оно растет?
Если не смотреть, можно представить, что разговариваешь с Жовеном. В детстве брат обожал истории о дальних странах.
— Кору привозят из Исмаэльского халифата, — наверное, Жовену понравилась бы сказка о зверях с двумя хвостами. — Уже толченную. Ей хорошо обрабатывать раны или делать припарки от ломоты в костях.
И Дарьен бы понравился.
— И волосы красить?
Голос за спиной. Близко. Слишком близко. Опять я не услышала, как он подошел.
— Да, — я поспешила к бадье, — но мало кто хочет быть рыжим. Вот если бы королевский золотой, как у ее высочества.
— А мне нравится рыжий, — кажется, голос, как и Дарьен, последовал за мной. — Буду как Самханский тигр.
— Кто? — не удержалась я.
Говорят, любопытство погубило кошку. И меня когда-нибудь до могилы доведет.
— Герой одной сказки, — Дарьен таинственно улыбнулся. — Хотите расскажу?
Хочу!
— Нет.
— Она интересная, — его голос истончился до вкрадчивого полушепота. — Очень. Там приключения. И любовь.
“Я люблю тебя”.
Всплеск памяти превратил меня в мертвый камень.
Богиня, зачем он это делает? Ходит за мной, смотрит, улыбается.
Ведь я же знаю. Я же помню.
Я — не она.
Праматерь Керринтрун, почему же ты не позволяешь мне забыть?
— Не стоит.
Я улыбнулась. И удивилась, что губы еще слушаются и голос не дрожит. Тихий, но это можно списать на усталость: в конце концов, я почти не спала. Упала последняя песчинка, приближая час моей свободы. Я подошла к бадье и, собрав в кулак всю волю, позвала:
— Дарьен. Пора смывать краску.
Он подошел и послушно подставил голову. А я сглотнула, подавляя желание прикоснуться, сосчитать проступившие под кожей позвонки, пройтись перебором по укрытым панцирем мышц ребрам. Первая пригоршня холодной воды улетела мне в лицо.
Хватит, Алана! Хватит!
Представь, это больной, которого нужно помыть. Просто помыть. И волосы помочь высушить, потому что Дарьен принялся тереть голову полотенцем, словно лавочник подозрительную монету.
— А запах не уходит, — он поднес к носу мокрые пальцы.
— Это ненадолго, — я аккуратно промакивала уже отливающие медью пряди. — И он помогает от головной боли.
— Но у меня не болит голова, — Дарьен с шумом втянул воздух. Чихнул, поморщился и руку о штаны вытер. — Хорошо волосы короткие, раньше бы пришлось спать на улице.
Раньше? Я едва удержалась, чтоб не произнести это вслух, но сказала лишь:
— Волосы скоро высохнут и запах будет не таким резким.
И отступила, складывая полотенце.
Хвала Интруне, закончила! Теперь одеться и бежать.
— И сохнут быстро, — задумчиво пробормотал Дарьен, — нет, екай с ней, с королевской привилегией, не хочу снова. Пусть Хильдерик сам мучается.
Я замерла на полдороги к кровати, где лежал мой дорожный кафтан. Королевская привилегия? Я не ослышалась? Дарьена не стригли? Совсем?
Я попыталась представить его с длинными, как на портретах покойного короля, волосами.
Порыв ветра бросил в лицо соленые капли. Кричали чайки. Ложился бело-лиловым ковром под ноги вереск.
— А почему у тебя такие длинные волосы?
Ответ проглотила пришедшая с моря тьма.
— Алана?!
Дарьен прыгнул, когда она покачнулась. Успел. Подхватил у самого пола.
Алана поморщилась, словно полумрак комнаты вдруг стал ослепительным светом, но глаз не открыла. Только жилка на шее билась пойманной птицей, и грудь часто поднималась под тонкой рубашкой. И некстати подумалось, рубашка, возможно, та самая. С озера.