Но сон не шел, и через полчаса она встала, накинула халат и спустилась в библиотеку. Включив свет и телевизор, свернулась клубочком на одном из диванов и решила, что, раз уж ей все равно не спится, лучше немного посмотреть Си-эн-эн.
Сводка международных новостей закончилась, началась передача об американских фермерах в западных штатах, и Ники невольно погрузилась в размышления. Мало-помалу мысли ее обратились к только что виденному во сне. Кошмар был ужасен и так ярок, что никак не шел из головы. Сон был о них с Кли, и Ники смогла вспомнить все в мельчайших подробностях.
Она в огромной безлюдной пустыне. Там тепло и даже приятно, и хоть кругом никого, ей совсем нестрашно. Она чувствует себя уверенно. Вот она поднимается по склону бархана и, оказавшись на вершине, видит внизу маленький оазис. Хочется пить, и она сбегает вниз и все пьет и пьет, зачерпывая воду пригоршнями, как вдруг замечает, что вода окрашена кровью. Отпрянув в ужасе, Ники вдруг видит измятый и запачканный кровью журнал. Это экземпляр журнала „Лайф". Поднимает его, листает и натыкается на фотографию Кли. Подпись под фотографией гласит, что Кли погиб во время боевых действий, выполняя задание редакции. Но в журнале нет ни слова о том, где он погиб, когда, да и на самом журнале нет даты. Она леденеет от ужаса, хотя солнце палит нещадно. Ники бежит искать Кли, чувствует, что он где-то здесь. Живой.
Она идет уже много часов, как вдруг понимает, что уже давно не в пустыне. На ней теплая зимняя одежда, стоит мороз; скоро рассветет. Вокруг лежат трупы, всюду кровь и разруха. В утренней дымке к ней подходит Кли и берет за руку. Он помогает ей перешагивать через мертвецов. Вдруг вдали они видят „джип". Кли говорит ей: „Смотри, Ник! Нас подвезут отступающие!" И вот он бежит. Она тоже бежит, но спотыкается, а когда встает, Кли нигде нет. На долю секунды она пугается, а потом отправляется искать его тело среди убитых. Но найти не может.
На мили кругом равнина покрыта мертвыми телами; стоит такая тишина, что она думает, уж не наступил ли конец света. Но вот она видит два трупа, лежащие рядом. Подбегает к ним, поворачивает к себе их холодные лица, чтобы посмотреть, нет ли среди них Кли, и пятится, ошеломленная. Один из убитых — Йойо, а второй — Чарльз Деверо.
В ужасе бежит от этого кровавого кошмара, то и дело спотыкаясь об убитых и падая. Ники смотрит на свою одежду и руки — они покрыты теплой липкой кровью. Ее захлестывает приступ тошноты и ужаса, она уже отчаялась когда-либо найти Кли или хотя бы выбраться отсюда, но тут оказывается на краю поля битвы.
Теперь она идет по длинному песчаному пляжу и замечает под пальмой тот самый „джип", который видела раньше. Машина брошена. Ники смотрит в сторону синего-синего моря. Недалеко от берега в воде плавает тело мужчины. Уж не Кли ли это? Человек машет ей рукой. Да, это Кли! Он жив! Она бросается в море. Вода кажется ледяной и удивительно плотной, даже маслянистой, так что плыть тяжело. И тут она понимает, что море не синее, а красное. Что это море крови.
Кли протягивает ей руку, она тянется к ней; их пальцы почти касаются друг друга. Она делает отчаянную попытку схватить его за руку, но тело его начинает погружаться и исчезает под водой.
На этом сон оборвался, ее разбудил крик. Кричала она сама, теперь Ники в этом совершенно уверена.
Девушка задрожала, по рукам побежали мурашки, и она плотнее завернулась в халат. Потом, встав с дивана, подошла к небольшому бару рядом с книжным шкафом и, взглянув на бутылки, вытащила одну из них.
Этикетка показалась ей знакомой, будоражащей смутные воспоминания. Да, конечно, это был один из тех сортов бренди, которые Чарльз привозил из Франции. Она поставила бутылку на серебряный поднос. Затем снова взяла ее, налила себе немного в небольшой бокал и, сделав глоток, медленно пошла назад к дивану.
Ники плохо разбиралась в снах, но и ее скудных познаний было достаточно, чтобы понять, что кошмар — следствие впечатлений, накопившихся в подсознании. Однажды, несколько лет назад, мать сказала ей, что людям часто снятся собственные страхи. Что-то, некогда напугавшее человека и отложившееся в подсознании, во время сна выходит на первый план. Она отлично понимала, что все это значит: она боится, что Йойо нет в живых, что Кли, военный фотокорреспондент, постоянно рискующий жизнью, может быть убит.
Все ясно, сказала она себе, отхлебнув еще бренди. Оба они в последнее время не выходят у нее из головы. Но вот почему в кошмар попал Чарльз Деверо? Может быть, из-за того, что она находится во Франции, где они вместе путешествовали и где он частенько закупал вино для своей торговой компании...
Чем больше она размышляла, тем меньше сомневалась в том, что эти трое приснились ей оттого, что каждый по-своему был ей далеко не безразличен.
8
Кли стоял перед монтажным столом с подсветкой и сосредоточенно рассматривал негативы. Через пару минут он повернулся к Жан-Клоду Роше, управляющему его парижским фотоагентством „Имидж", и довольно кивнул.
— Думаю, что он — настоящая находка, Жан-Клод. Снимки хороши, если честно, чертовски хороши. Пусть этот парень зайдет ко мне, и чем раньше, тем лучше. Нам наверняка понадобится здесь хороший фотограф, работы сейчас больше, чем нам по силам.
Жан-Клод был доволен.
— Марк Вийе и в самом деле великолепен, Кли, — сказал он. — Яркий, яростный и вместе с тем тонкий. У него верный глаз, как и у тебя. Вот увидишь, он тебе понравится, он... как бы это сказать, он очень обаятельный.
— Хорошо. Насколько я могу судить по этим фотографиям, его работу мало назвать отличной. Давай дальше. Есть еще что-нибудь для меня?
Жан-Клод покачал головой.
— Нет, остальное улажено. Расписание заказов на столе. Все заняты на несколько недель вперед. За исключением тебя. Я решил не загружать тебя до поры до времени.
— Вот за это спасибо. Значит, я смогу перевести дух денек-другой после Пекина и Москвы! — воскликнул Кли, просияв при мысли об отдыхе. Он собрал с монтажного стола негативы и протянул их Жан-Клоду.
— Спасибо, — сказал тот и вложил их в большой конверт. — Пойду позвоню Марку, попрошу его заглянуть завтра утром. Согласен?
— Согласен. Да, кстати, что там с моей работой для журнала „Лайф"?
— Ты понадобишься им недельки на три в конце июля — начале августа. Они хотят, чтобы ты сначала съездил в Вашингтон и сфотографировал президента и госпожу Буш, это им нужно в первую очередь.
— Скорее всего, так и будет. Сессия Конгресса продлится весь июль, а в августе Буш, видимо, уедет либо в Кемп-Дэвид, либо в Кеннебанкпорт. Кто там на очереди после президента?
— Они не уточнили. Но, по-моему, они хотят дать тебе несколько особых заказов. Я сказал им, что сообщу о дате твоего приезда, как только смогу. Им надо дать подтверждение в Белый дом. Итак, когда ты едешь?
— Числа четырнадцатого, я думаю. — Кли подошел к своему заваленному бумагами столу и сел. — Спроси Марка Вийе, не сможет ли он прийти завтра утром пораньше, в половине восьмого, в восемь.
— Хорошо. — Жан-Клод направился к двери, но перед тем как выйти, обернулся и посмотрел на Кли. — Нет ничего проще, он придет, когда скажешь. Больше всего он хотел бы работать с тобой. Ты его кумир.
Кли улыбнулся и промолчал. Он знал все о кумирах и о том, каково иметь хоть одного.
Непроизвольно Кли перевел взгляд на фотографию Роберта Капы, висевшую сбоку на стене среди других, и его, как всегда, полоснуло острое как бритва чувство грусти, стоило ему посмотреть на эту фотографию. Больше всего в жизни он сожалел о том, что он не встретился с ним; родился слишком поздно, а Капа трагически погиб слишком рано.