По мнению Ники, книга вышла замечательной, да и теперь она считает, что это лучшая книга ее матери. Портрет Бонапарта был в высшей степени правдивый и уравновешенный. Мать писала о нем современным доходчивым языком. Он представал обыкновенным человеком так же, как и Жозефина, его огромная страсть — единственная женщина, которую он по-настоящему любил. Но их отношения разбились о скалу его непомерного честолюбия; он развелся с ней для того, чтобы соединиться с другой женщиной и произвести на свет наследника трона.
По мнению матери, это роковое решение разрушило их жизни. Без Жозефины Наполеону изменила удача, а сама Жозефина умерла от разрыва сердца вскоре после его отречения от престола и ссылки на остров Эльбу в 1814 году. „Они никогда не переставали любить друг друга, — вновь и вновь повторяла мать, когда писала книгу. — И в этом их трагедия".
Ники вздохнула. Она никогда не уставала удивляться тому, на какие страдания и муки мужчины и женщины обрекают друг друга во имя любви. „Ничто не изменилось, и ничто не изменится, — подумала она, — потому что люди остались такими же, что и сотни лет назад. Мы ничему не научились за прошедшие века". То, что с ней сделал Чарльз, было жестоко, бессовестно, каким бы важным ни было дело его жизни. При сложившихся обстоятельствах он не имел права даже думать о том, чтобы жениться на ней. Он оказался эгоистом. „Но в таком случае кто не эгоист?" — спросила она себя.
Когда Ники добралась до квартала Сен-Жермен, она вся взмокла от жары и устала, ноги ее горели. Направившись к кафе в тени, она села за столик и заказала кофе с молоком, хлеб, салат из помидоров, цыпленка и бутылку воды. За последние несколько дней она почти ничего не ела и теперь была страшно голодна.
Официант тотчас же принес воду, и Ники, залпом выпив стакан, откинулась на спинку стула. Продолжительная прогулка пошла ей на пользу — нынешней ночью она будет спать как убитая, а завтра приедет Кли. Эта мысль наполнила ее радостью.
Сняв темные очки, Ники прищурилась и огляделась. Кругом кипела жизнь. Люди гуляли или сидели в кафе, подобно ей, неторопливо наслаждаясь прекрасной погодой в этот чудный воскресный день. Ее окружил гул голосов разговаривающих и смеющихся людей. Оглядывая квартал Сен-Жермен, Ники не могла отделаться от ощущения покоя и обыденности происходящего. Это добавило ей уверенности, и она отбросила мысли о Чарльзе Деверо и том предательском и циничном мире, в котором он обитает. Она подумала, что, исчезнув вот так, без следа, он оказал ей услугу. Какой ужасной могла бы стать ее жизнь, выйди она за него замуж.
Мария-Тереза жила на другом конце Парижа, рядом с бульваром Бельвилль. От гостиницы „Афинская площадь" путь до бульвара был неблизкий, и в понедельник Ники отвела добрых полчаса на то, чтобы добраться туда на такси. И все же она опоздала, ибо движение на улицах в этот час оказалось весьма оживленным.
Поднимаясь по длинной лестнице к квартире, она в который раз удивилась, почему ее подруга живет в этой части города. Бельвилль — в переводе „красивый городок" — вовсе не соответствовал своему названию.
Это был странный район, лишенный элегантности и даже слегка неопрятный, никак не соответствующий вкусам такой женщины, как Мария-Тереза.
Но обняв и поцеловав француженку в крохотной прихожей, Ники огляделась и увидела, что гостиная большая и хорошо обставлена. Да и сам воздух в этом доме казался напоенным радостью и уютом.
Мария-Тереза была, как всегда, прелестна и жизнерадостна, ее большие темные глаза озорно искрились, а благородно очерченный смешливый рот не переставал улыбаться, как и много лет назад.
— Ну вот, теперь ты видишь, почему мне трудно передвигаться, — сказала она, показывая на свою левую ногу, заключенную в гипс до самого колена. — С этой штукой скакать по лестницам не так-то просто.
Ники сочувственно кивнула.
— Я была так огорчена, услышав о твоем несчастье. Как жаль, что не удалось пригласить тебя пообедать в „Релэ-Плаза".
— Знаю, знаю, моя дорогая, но что поделаешь, такая вот незадача. — Мария-Тереза постучала тросточкой по гипсу и поморщилась.
— Это тебе, — сказала Ники, протягивая ей небольшую коробочку.
— Ники, ну зачем тратиться на подарки?! И все же как это прекрасно — что-то от Шанель.
— Надеюсь, тебе понравится. Я зашла к ним в магазин сегодня утром. Мне сказали, что ты сможешь это обменять, если захочешь.
— Не сомневаюсь, что мне понравится, спасибо. Ну проходи же, не стой на пороге, пойдем сядем, чтобы я смогла рассмотреть твой подарок. Ты такая внимательная, такая добрая, моя крошка.
Они сели в кресла напротив друг друга, и через несколько секунд Мария-Тереза уже открывала коробочку, вытаскивая из нее элегантный красно-белый шелковый шарф. По выражению ее лица было ясно, что он ей понравился. Ники была рада.
— Дорогая, спасибо, как это мило с твоей стороны. — Встав с кресла, Мария-Тереза подошла и поцеловала Ники, а затем сказала: — У меня припасена бутылочка белого вина и немного настоящего деревенского паштета, который ты когда-то так любила.
— Надеюсь, что и корнишончики у тебя к нему тоже есть, — усмехнулась Ники.
— А как же. Я бы не осмелилась предложить тебе паштет без них. Я не забыла твои вкусы. Вы с твоей подружкой Натали поглощали их в огромном количестве, как леденцы!
Ники прыснула.
— Я их еще не разлюбила. Натали тоже.
— Где же теперь наша красавица Натали?
— Живет в Лос-Анджелесе, работает в кино.
— Еще в детстве она была прелестна — настоящая звезда экрана.
— Она все так же красива. Но работает в кинопроизводстве, за кадром, а не перед камерой.
— Зато ты, моя Ники, все время в кадре и всегда великолепна. Одна из французских телекомпаний недавно показала документальный фильм, который ты сделала для Эй-ти-эн о женщинах Бейрута и их отношении к войне. Он был таким проникновенным. Я горжусь тобой.
— Спасибо, — пробормотала Ники. — Если память мне не изменяет, они перевели фильм на французский.
Ковыляя по гостиной, Мария-Тереза сказала:
— Да, ты права. Пойду достану вино из холодильника. Давай-ка выпьем.
— Я тебе помогу. — Ники вскочила.
— Мерси, дорогая.
Ники проследовала за Марией-Терезой через прихожую по короткому коридору на кухню. Там она открыла вино и поставила бутылку на поднос, вместе с паштетом, жареными хлебцами и хрустальной тарелкой с корнишонами. Мария-Тереза положила на поднос несколько бумажных салфеток, и Ники отнесла его в гостиную.
Когда они расположились в креслах и чокнулись, Ники оглядела уютную комнату.
— Твоя мебель здесь очень хорошо смотрится, и квартира достаточно большая, но почему все-таки ты сюда переехала? Тебе же было удобно на левом берегу, не так ли?
— Что правда, то правда. Но в той квартире была только одна спальня. Втроем там стало тесно.
— Втроем? Значит, Поль с женой теперь живут с тобой?
Француженка покачала головой.
— Нет-нет, дорогая, они живут отдельно. А переехала я из-за Марселя, моего друга. Он вдовец, у него есть сын, и у него уже к тому времени была эта квартира. Оказалось проще перебраться к ним. Мы с Марселем тут кое-что подремонтировали, и я перевезла вещи... — Мария-Тереза пожала плечами. — Мы здесь хорошо устроились.
— Я рада, — ответила Ники. Тут только она поняла, что ее бывшая няня выглядит намного моложе своих сорока восьми лет. Короткие вьющиеся волосы по-прежнему темны, без признаков седины, румяное лицо свежо, а теплые карие глаза, которые она так хорошо помнила с детства, сияют счастьем.
— Да ты, я полагаю, без ума влюблена в своего друга! По глазам вижу! — воскликнула Ники.
Мария-Тереза кивнула и зарделась, словно маленькая девочка.